Маша стояла рядом, и не знала – что делать, и что со мной случилось. У неё на глазах стояли слёзы. Такого я ещё не видел! Приходилось быстрее собирать мысли в кучу хотя бы ради того, чтобы не пугать жену.

– Там лежит Джонни, – я ткнул рукой в сторону дыры в стене, не поднимая головы, – Кукла. Робот. У меня в детстве была такая. Вот чёт нахлынуло.

– Я тебя сейчас убью! – сказала Маша и расплакалась.

"Когда мексиканская женщина плачет, к ней ближе чем на пять метров подходить опасно!" – год назад сказал мне тесть, когда его жене, машиной маме, позвонили и сказали, что тот танк, на котором он шёл в бой, подбит, а экипаж погиб. Танк был действительно подбит в районе Сан-Исидро, но тесть со всем экипажем вечером приехал домой, и выпил кувшин текилы почти без закуски, залечивая лёгкую контузию и тяжёлую моральную травму от потери любимого танка.

Поэтому я обошёл жену сторонкой, запустил руки в пролом, и вытащил робота наружу. Конечно, это был не тот робот, что пятнадцать лет гипнотизировал меня и мать, делая из нас ненормальных, а потом канул в омут с мешком на голове. Он и на Джонни-то почти не походил: на гусеничном ходу, (Резиновые гусеницы оплавились от огня, и висели сосульками.) одет и разрисован под латиноса, немного меньше ростом. Но это был он! Я открыл дверку на спине: батарея протекла, белые следы кислоты виднелись на контактах и внутри двигателя. Левый глаз был на максимальном зуме, правый – на минимальном. Я потряс робота за шею, отряхивая пыль. В голове его что-то безнадёжно забренчало, и глаза стали симметрично прикрыты диафрагмами. Из его живота торчал осколок снаряда. Короче, взрыв и дожди уханькали игрушку наповал.

Пока Маша утирала слёзы, прихорашивалась в зеркальце и бормотала какие-то испанские слова, которых мы с ней почему-то не учили, я обошёл дом с другой стороны, и понял, что это не жилой дом, а детский сад. Рядом находился скверик с маленьким бассейном, турником, качелей, и парой метровых паровозиков. Всё ржавое и заросшее каким-то сухим чертополохом. Из выбитого окна второго этажа торчала двухъярусная кровать с нарисованным на боку осликом.

Я взял Машу под руку, Джонни – за ногу, и мы пошли к машине.

– Эта игрушка сломана! Зачем она нам? Луизе она не понравится! Её уже не починить! Выброси этот мусор! Мы купим такую же, если ты хочешь! Она вся в грязи! – эмоционально выговаривала мне жена, пытаясь услышать от меня хоть что-то вразумительное. Потом выдернула руку, и мы резко остановились. Она долго смотрела мне в глаза, провела своей ледяной рукой по моему горячему лицу, отвернулась и закусила губу. Так мы и стояли в сотне шагов от машины, соприкасаясь щеками, но глядя в разные стороны, с обгоревшей полуметровой куклой. Мимо прошли рабочие в строительных касках и респираторах, проехала бетономешалка, где-то в порту загудела сирена. Все эти образы и звуки, даже запах её духов, не доходили до моего сознания. Я думал только об одном: как? Как эта штука оказалась тут? Почему-то я всегда считал, что второго Джонни в природе нет! Раз мама утопила того – значит, моя проблема исчезла. И только теперь в дальнем отделе открылась какая-то дверь, и стало видно: проблема эта была во мне всегда. Она пряталась за другими проблемами, она не болела, не выходила на передний план, но никуда не исчезла. И не исчезнет до тех пор, пока я не разберусь с этой куклой. Может, моё зелёное созвездие выручило меня тогда и снова привело к этому дому именно для того, чтобы я решил эту проблему? Я пока понятия не имел – с какого конца разматывать клубок длиною в двадцать восемь лет. Но уже понимал: без этого мне нельзя жить дальше.

Машу я любил не только за красоту, но и за то, что она умела иногда помолчать, подумать, и понять проблему, не задав ни одного вопроса. Вот и сейчас она глянула на меня, прищурив свои огромные чёрные глаза, потом спокойно, как солдат солдату, сказала:

– Дай глянуть!

Я поднял робота, и покрутил перед глазами. Килограмм пятнадцать в нём точно было. А сколько весил мой Джонни? Не знаю! Никогда не взвешивал!

– Странная игрушка! Никогда таких не видела! Так что это за чёрт на самом деле, прости меня, святая дева? Только не заливай мне тут про свои детские комплексы!

– Это действительно игрушка. Точно такая была всё детство около меня. И у меня полное ощущение, что благодаря ей я сейчас нахожусь здесь. Эта штука – какой-то американский мозгокрут. Подробности я сам бы не прочь узнать. Поэтому мы возьмём его с собой и выясним, кто, где, а главное – для чего его сделали. Там видно будет. Вот же боёб! Почему я раньше об этом не подумал? Что? А, ты не знаешь этого слова! Я тоже, оказывается, многих ваших слов не знаю! Учиться нам ещё и учиться! Ладно, поехали! Холодно. Сейчас, кажется, снег пойдёт.

Робота я бросил в багажник, и через час езды по мокрой дороге мы были дома. Навстречу нам, из Мексики, двигались нескончаемым потоком гражданские и военные транспортные средства всех видов, какие только можно вообразить: от велосипедов до танков, от малолитражек на солнечных батареях до пятидесятитонных дизельных кранов.

Вечером я перелопатил всё, что могло иметь отношение к Джонни, в интернете, а тесть обзвонил знакомых, которых у него оказалось – половина Мексики. Результат оказался нулевой. Снаружи на кукле не было никаких выходных данных кроме надписи "Сделано в США". Никто ни о чём подобном не слышал и не писал. На ночь я положил её в крольчатник, даже домой заносить не стал. (Кролики забеспокоились, и я решил, что если к утру они подохнут, перестанут размножаться или превратятся в крыс – я робота выкину с обрыва в море, но ничего такого с животными не случилось.)

Утром я привёз странную конструкцию в наше представительство, и поставил на пол перед столом Шедько:

– Знакомьтесь, Андрей Андреевич! Это Джонни. Джонни – Андрей Андреевич!

Майор от неожиданности потерял дар речи, и я с удовлетворением отметил, что настал момент, когда не он на меня смотрит, как гладиатор на евнуха, а наоборот.

Замешательство, впрочем, было недолгим. Я рассказ шефу события вчерашнего дня, напомнил, как всё детство подобное пугало торчало денно и нощно в моей квартире на Океанском проспекте, в результате чего я вырос немного набекрень.