Шрифт:
– Наполеоне был в ужасе от увиденного, он ждал, что хозяин пошлет его за представителями закона, а сам отправится к своим покровителям в надежде получить у них защиту и прощение. Но, вместо этого, Гальвани попросил слугу уложить труп на диван и подготовить приборы, которые использовались для опытов над мертвой материей.
– Боже мой! – воскликнула Мэри, – Он поступил с ней, как с мертвой лягушкой!
Доктор укоризненно посмотрел на мисс Годвин и замолчал.
– Простите меня, Джон. Я не смогла сдержаться…
– Хорошо. Я продолжу, если никто не возражает.
Никто не возражал. Все завороженно смотрели на рассказчика. Даже детское лицо Перси было странно серьезным, даже лорд сбросил свою маску, даже Клэр…но нет, Клэр по-прежнему смотрела только на Байрона.
– Собственно говоря, больше ничего внятного Наполеоне мне не сказал. Как только он добирался до гибели девушки, беднягу начинало трясти, глаза его закатывались, он заикался и немел от страха. Я уже упоминал, что в пору служения у Гальвани он был совсем молодым человеком, я же беседовал с глубоким стариком, дряхлым и совершенно седым. А ведь Наполеоне совсем немногим старше меня!
– Не интригуй, Джон, – спокойно попросил Байрон, – кое-что тебе все-таки удалось из него вытянуть.
– Именно «кое-что», лорд. Собрав воедино обрывки его искалеченной памяти, я понял, что эксперимент с оживлением Орнетты завершился великим триумфом науки. Ужасно, что свидетелем этого был только один напуганный человечек, и вместо торжественных речей в кабинете звучал осторожный, преступный шепот! Однако сам процесс воскрешения Наполеоне или не смог вспомнить, или не захотел вспоминать. «Сначала она была послушной» – бормотал слуга, опорожняя бокал за бокалом, но оставаясь абсолютно трезвым. Я понял, что Орнетта чувствовала себя неплохо, позже Гальвани даже ездил вместе с ней на воды.
– Какой ужас! – прошептал Перси Шелли.
– Согласен. Это весьма странно. Но, довольно скоро, девушку начала одолевать непонятная тоска, часами она сидела на полу в своей комнате, кажется, бедняжка даже задавала слуге какие-то вопросы, на которые он не решался ответить. Да, я не упомянул об еще одном важном обстоятельстве! Орнетта начисто забыла все, что произошло в тот злополучный вечер, с того самого момента, как вошла в кабинет Гальвани. Убийство и воскрешение удалось сохранить в тайне. Но через несколько месяцев жуткая депрессия полностью овладела существом, она перестала выходить из дома, плакала, умоляла доктора сделать что-нибудь…Девушка была уверена, что с ней произошло что-то страшное и необъяснимое.
– Именно так, – сказал Байрон, – сначала ее лишили жизни, а потом и души.
– Возможно, вы правы. За несколько лет до кончины Гальвани его дом в Генуе полностью сгорел. Сам ученый спасся только чудом, но все его труды и приборы погибли. По словам Наполеоне, это Орнетта подожгла дом – пожар начался в ее комнате. Несчастное создание положило конец своему страшному существованию, заодно уничтожив все, что сделало ее такой. Вот и вся история.
– Вот теперь, Перси, вы можете закончить свою тираду о поучительности. Мораль лежит на поверхности, – неожиданно зло бросил другу Байрон.
– И какова же она? – спросила Мэри лорда, а не мужа.
– Никогда не пытайся играть с Господом в его игры! Как бы велик ты не был, все равно проиграешь.
– Какая страшная сказка, – тихо сказал Перси, будто не услышав Джорджа, – действительно, страшная!
– Я уверен, что тот, кто запишет рассказ доктора, обретет подлинное, а не мнимое бессмертие, – подвел итог Байрон, слегка поклонившись Мэри.
– Как же я завидую вам, людям! – вдруг воскликнула кукла, – У вас есть память. Вы можете вспомнить все, что захотите, заново пережить любой момент своей жизни. Почувствовать запах, увидеть цвет, ощутить прилив счастья или холод потери! В моей пустой голове воспоминания не задерживаются. А если и остаются – то это всего лишь бесплотный, далекий, серый туман. И нет в этой мгле ничего, что могло бы заставить меня смеяться или плакать…
– А я завидую тебе, кукла, – тихо ответила ей Мэри.
3
Друзья разошлись по своим комнатам. Не было привычных шуток и пожеланий добрых снов. Только Клэр, невнимательно слушавшая рассказ Полидори, весело щебетала Джорджу о своей прошлогодней поездке в Италию, пока тот не закрыл перед ней дверь своих апартаментов. До рассвета оставалось всего несколько часов, но Мэри никак не могла уснуть. Страшная история доктора окутывала ее туманом ужасных подробностей, а слова лорда о бессмертии волновали воображение…
Какой-то шум в коридоре заставил мисс Годвин подняться с кровати, зажечь свечу и выйти из комнаты. Дверь в покои Джорджа Байрона была распахнута настежь. После секундного колебания, девушка заглянула в убежище поэта. В комнате никого не было. Кровать расправлена, листы бумаги и кувшин с бальзамом на низком дубовом столике. Белая рубашка с кружевным воротом валяется на полу. И не души. Мэри хотела войти, но на втором этаже вдруг громко хлопнула дверь. Ветер погасил свечу. Она испугалась.
– Это дверь в кабинет доктора, – прошептала девушка, обращаясь к самой себе, – поднимусь к нему и выясню, что происходит!