– Туда не могу. Женя, ну какой пейзаж? Зачем смотреть туда, если ты здесь?

– Артем, я с детства не люблю, когда меня разглядывают.

– А я тебя и не разглядываю. Я тобой любуюсь.

– А ты разве не женат?

– Женат, у меня есть дочь Грунька, ей четыре года, и она знает песню…

– Одну?

– По-моему, да. «Среди долины ровныя». Поет как и положено – басом.

– Ты шутишь?

– Ты услышишь.

– Вряд ли.

– Все к тому идет, Женечка. Ты с ней споешься.

– Но я не пою басом.

– Женечка, посмотри на меня.

– Гляжу и вижу приятного на первый взгляд молодого человека, морочащего мне голову.

– А на второй?

– И на второй. Сам напросился, – извинительно сказала Женя. – Между прочим, я почти замужем.

– Как это – почти?

– Так. Я не совсем уверена в том, что мне это нужно.

– Растолкуй, не понимаю.

– Да чего тут понимать. Мой муж – папик.

– Кто?

– Папик – старый, богатый, иностранный муж.

– Ну и что? Ты ведь не совсем уверена в том, что это тебе нужно, и потом: моего отношения к тебе этот прискорбный факт не меняет.

– И со мной происходит что-то несуразное, – сказала Женя. Показала глазами на луну:

– Потому что она и на меня действует… Мне хочется плакать, каяться, просить у бога прощенья.

– За что?

– Меня всю трясет, я хочу тебя с того момента, когда мы сели на заднее сиденье. Вот, думай обо мне что хочешь.

Артем поцеловал ее закрытые глаза.

– Родная моя. Милая моя, когда я первый раз полетел на параплане, я ощущал себя ангелом. Это ни с чем не сравнимо. Когда ты рядом со мной, мне кажется, что я лечу и ты говоришь мне о чем-то совсем уж невероятном. Женя, ты плачешь?

– Да. Мне очень стыдно. Я банальнейшая дура…

Евгения Анатольевна, закрыв книжку Улицкой, посмотрела на фарфоровые (под гжель) часы, висевшие на стене, и прикинула, сколько надо прибавить к тому времени, которое они показывают, чтобы получилась полночь. Заглянула на кухню. Кухонные показывали одиннадцать. Елена Анатольевна вопросительно пожала плечами.

– А вот и мы, – сказала внучка, пропуская вперед Артема. – Бабуль, ты веришь в любовь с первого взгляда?

– Конечно, а как же иначе.

– Именно так и объяснил свое отношение ко мне этот человек. И я его не стала в этом переубеждать.

– Мне, Женя, всегда нравилась твоя самостоятельность, но ты, надеюсь, поинтересовалась у Артема из вежливости, есть ли у него семья?

– Нет, он сам сказал, что у него есть жена и дочка Груня, которая поет басом.

– Вон как, – сказала Евгения Анатольевна и посмотрела в окно на красную полоску заката.

– Пойду, пожалуй, спать, – сказала она устало. – Знаете, в детстве я очень боялась конца света. «За грехи наши, – говорила мне няня, – Господь накажет нас концом света. Все живое помрет, а небо будет красным от последнего заката…» И каждый вечер, когда она укладывала меня спать, я ее спрашивала: «А завтра еще не конец света?» «Нет, не завтра. Перед концом мира Господь даст знак…»

– Бабуль, ты это к чему?

– Не знаю, закат, может быть…

Евгения Анатольевна ушла, а Женя потянула Артема за руку на чердак, где у слухового окошка ей с детства стелили «летнюю» постель – матрац, набитый сеном. Небо светилось.

– Артем, может, это передается по наследству? Я без тебя теперь жить не смогу. Так было с бабушкой. Она влюбилась в американца и три года была счастлива, она купалась в счастье…

– Это был твой дедушка?

– Да. Ему было пятьдесят лет, а бабушке двадцать два. Она была его переводчицей. Три. Три года счастья. Потом его отослали из Союза, у нее были какие-то серьезные проблемы, но никого больше она так и не полюбила.

– Она была, наверное, в молодости красивой.

– Еще какой. Я тебе покажу ее фотографию тех лет.

– Ты в бабушку такая?

– Какая?

– Красивая.

– Но ты же не об этом хотел спросить.

– Не об этом.

– Артем, ты о чем думаешь?

– Просто лежу, чувствую, как под рукой бьется твое сердце, и пытаюсь вспомнить твое лицо.

– Артем. ты меня считаешь легкомысленной, но моя голова идет кругом, я не знаю, как я переживу эту ночь. Мое желание тебя меня пугает.

Утром приехал Сережа. Ему неловко было смотреть на смущенную Женю и счастливого Артема.

– Женя, позвони мне.