«Это верно! Ну и что же из этого, друг мой?»

Он поднял руки в примирительном жесте.

«Ничего более, только это. Синьор должен знать, что он в полной безопасности со мной. У меня короткий язык: я говорю только о самом себе. У синьора должны быть свои причины на то, что он делает, я уверен в этом. Синьор подвергся страданиям – достаточно одного взгляда на его лицо, чтобы это заметить. Ох, Боже, в этом мире столько печалей! Есть любовь, – он быстро перебирал пальцами, – есть еще ревность, ссоры, денежные потери – любая из этих вещей способна заставить человека сдвинуться с места в любое время и в любую погоду. Да, поистине это так, уж я то знаю! Синьор доверил мне свою жизнь на этом корабле, и я смею заверить его в своей преданности».

И он поднял свою красную шляпу с таким очарованием и искренностью, которые в моем одиноком и угрюмом состоянии тронули меня до глубины души. Я молча протянул ему руку, и он пожал ее с выражением, в котором смешалось уважение, симпатия и искреннее дружелюбие. И после этого вы скажете, что я переплатил за билет? Да, но он бы не предал меня и за двадцатикратную переплату! Вы не можете понять этой противоречивости итальянского характера? Нет, осмелюсь сказать, что нет. Политика меркантильного англичанина при тех же обстоятельствах заключалась бы в том, чтобы получить с меня как можно больше посредством различных хитростей и уловок, а затем пойти со спокойной совестью и холодным самообладанием в ближайший полицейский участок и описать там мою подозрительную внешность и поведение, таким образом создав мне новые проблемы, не считая душевного расстройства. С редким тактом, который отличает южан, капитан сменил тему разговора, переведя ее на табак, которым мы оба наслаждались.

«Прекрасный, не так ли?» – спросил он.

«Превосходный!» – ответил я – ведь поистине так оно и было.

Его белоснежная улыбка сверкнула веселым задором.

«Он должен быть высшего сорта, ведь это подарок человека, который курит исключительно лучшие сигары. Ах, Боже мой, что за прекрасный человек так безнадежно испорчен – этот Кармело Нери!»

Я не мог подавить разгоревшееся удивление. Какой каприз Судьбы связал меня с этим известным бандитом? Я фактически курил его табак и был обязан всем своим нынешним богатствам его украденным сокровищам, спрятанным в моем семейном склепе!

«Так вы его знаете?» – поинтересовался я с любопытством.

«Знаю его? Так же хорошо, как самого себя. Дайте вспомнить, ровно два месяца назад, да, два месяца прошло с тех пор, как он стоял со мной вот на этом самом корабле. Вот как все было: я шел на Гаэту, а он пришел ко мне и сказал, что его преследуют жандармы. Он предложил мне больше золота, чем я когда-либо видел в жизни за то, чтобы я отвез его в Термини, откуда он смог бы пробраться к одному из своих убежищ на Монтемаджорре. И с ним была Тереза. Он нашел меня одиноко стоящим на бриге, когда мои люди сошли на берег. Он сказал: „Отвези нас на Термини и я дам тебе кучу денег, а если откажешься, то я перережу тою глотку“. Ха, ха, ха! Это было здорово! Я рассмеялся над ним. Я поставил стул для Терезы на палубе и дал ей несколько больших персиков. Я сказал: „Да, мой Кармело! Не нужно никаких угроз! Вы не убьете меня, а я не предам вас. Вы – вор, и очень плохой вор, клянусь всеми святыми! Но смею сказать, что вы будете не более опасным, чем владелец гостиницы, если уберете руку с ножа“. (Как вы уже знаете, синьор, однажды войдя в гостиницу, вам придется заплатить чуть ли не выкуп, чтобы оттуда выйти!) Да, я говорил с Кармело на его языке. Я сказал ему: „Я не возьму большой платы за вашу с Терезой поездку до Термини. Дайте мне обычную плату за проезд, и мы расстанемся друзьями, я сделаю это ради Терезы“. Он был удивлен и улыбнулся своей мрачной улыбкой, которая могла означать как расположение, так и смертный приговор. Он взглянул на Терезу. А она подпрыгнула со своего стула, рассыпав персики по палубе, затем положила свои маленькие ручки на мои ладони, и слезы выступили на ее прелестных голубых глазах. „Вы добрый человек, – сказала она. – Должно быть, у вас есть женщина, которая вас очень любит!“ Да, так она и сказала. И она была права, да благословит ее Пресвятая Мария!»

И его темные глаза поднялись к небу с набожным благодарственным жестом. Я смотрел на него со своего рода ревнивым голодом, грызущим мое сердце. Передо мной стоял еще один заблуждающийся глупец, самодовольный дурак, упивающийся несбыточной мечтой, бедный простофиля, который поверил в искренность женщины!

«Вы счастливчик, – сказал я с вымученной улыбкой, – вы обладаете путеводной звездой своей жизни, подобно той, что светит вашему кораблю – женщиной, которая любит вас и верна вам! Не правда ли?»

Он ответил мне прямо и просто, как обычно немного приподняв шляпу.

«Да, синьор, это моя мать».

Я был глубоко тронут его наивным и неожиданным ответом – намного глубже, чем старался это показать. Горькое сожаление поднялось в моей душе: почему, ну почему моя мать умерла такой молодой! Отчего я никогда не знал священной радости, которая, казалось, исходила от всей фигуры и искрилась в глазах этого простого моряка! Почему я вынужден навсегда остаться одиноким с проклятием женской лжи, лежащим на моей жизни и повергающим меня лицом в пыль и пепел безутешного отчаяния! Нечто в выражении моего лица, должно быть, выдало мои мысли, потому что капитан деликатно сказал:

«Синьор потерял мать?»

«Она умерла, когда я был еще совсем ребенком», – ответил я кратко.

Сицилиец тихонько пыхтел сигарой в молчании – молчании искреннего сострадания. Чтобы избавить его от этого замешательства, я сказал:

«Вы говорили о Терезе? Кто такая Тереза?»

«Ах, вы можете спросить, синьор! Но никто не знает, кто она. Она любит Кармело Нери – и этим все сказано. Любовь – столь деликатная вещь, словно гребешок пены на волнах. А Кармело – вы видели Кармело, синьор?»

Я отрицательно покачал головой.

«Кармело – здоров, груб и мрачен, как лесной волк от волос до клыков. А Тереза? Вы видели маленькое облачно на ночном небе, которое блуждает около луны, отражая ее золотой блеск? Тереза именно такая. Она маленькая и хрупкая, как ребенок, у нее вьющиеся волосы и мягкие молящие глаза, нежные, слабые, белые ручки, которые не переломят и ветки. И все же она может делать с Кармело, что хочет, ведь она – его слабое место».

«Сомневаюсь, что она верна ему», – пробормотал я себе под нос.