Но кто теперь в народе мог вспомнить Петра III? На пути следования траурного шествия народ оплакивал не его, а «бедную матушку Екатерину». Внутренняя часть огромного собора была битком забита людьми. Священники в черных ризах, вышитых серебром, совершали обряд отпевания сразу двух усопших – отца и матери вновь испеченного монарха.

Долгое царствование Екатерины, которым восхищалось столько людей, имело в глазах Павла дьявольский характер. Даже если она и была благословлена церковью в тот великий день, он не мог простить ей ее преступления. Недостойные поступки покойной не должны, как надеялся он, безнаказанно уйти вместе с ней. Нужно было вытоптать, уничтожить саму память о мужеубийце и похитительнице престола, о похотливой старой мегере и ее «золотом веке».

На юную Като церемония похорон произвела неизгладимое впечатление. Но больше всего ее поразило то временами прорывавшееся почти ликование, которое можно было заметить в стоявшем у гробов родителей императора. Не по годам рассудительная, она понимала, что дожидаться трона чуть ли не сорок лет – занятие малопривлекательное, особенно если больше и заняться-то нечем. Но так выражать свою радость…

– Мари, папенька совсем не любил бабушку? – спросила как-то Като свою ближайшую фрейлину, когда та готовила ее ко сну.

Мадемуазель Алединская чуть не выронила из рук ночную рубашку своей питомицы. Конечно, дети многое понимают, но такой вопрос для десятилетней девочки был слишком уж шокирующим.

– Поступки монархов волен судить лишь Господь Бог, – нашлась, наконец, фрейлина.

– Разве не Господь повелел «Чти отца своего и матерь свою?» – не унималась Като.

Мария Алединская глубоко вздохнула:

– Поговорите об этом с вашей августейшей матерью, ваше высочество. Подданым негоже обсуждать поступки и помыслы своих монархов.

– Хорошо, – согласилась Като, укладываясь в кровать, – поговорю. Но когда я буду монархиней…

Фрейлина улыбнулась:

– Неприлично юной особе рассуждать о своем будущем, сказала бы вам на это мадам Ливен. Когда вы будете монархиней, Ваше высочество, ваши планы могут серьезно измениться. Так что давайте не будем торопить события.

Фрейлина Мария Алединская со временем стала чуть ли не единственным другом великой княжны и поверенной всех ее тайн. Так что «юная особа», не раздумывая, высказывала своей наперснице все, что приходило на ум. И прекрасно знала, что та никогда и никому на нее не пожалуется.

Мария Алединская была рядом с Като столько, сколько Като себя помнила. Говорили, что до этого она была чтицей у императрицы Екатерины, причем чтицей любимой, но откуда эта молодая женщина появилась во дворце, никто толком не знал. Происхождения она была не знатного, так, мелкопоместная дворянка, круглая сирота, явно стесненная в средствах. Внешностью тоже не блистала и к тому же проявляла крайне мало интереса к мужчинам: излюбленной теме разговоров при дворе Екатерины.

Поговаривали, что мадемуазель Алединская на самом деле незаконная дочь князя Потемкина, который и пристроил ее в штат к Екатерине, но доказательств не было никаких. По еще одной версии Марию с рекомендательным письмом прислал из Англии кто-то из русского посольства, к кому благоволила императрица. Действительно, девушка прекрасно говорила по-английски, но и только. Русский язык ее вообще был безупречен – огромная редкость при дворе, – но выговор был какой-то странный, не петербуржский.

Впрочем, фрейлина Алединская избегала каких-либо разговоров о себе, и вплоть до кончины Екатерины довольно часто бывала у государыни, которая любила беседовать с ней наедине. Но поскольку никаких видимых преимуществ эта близость к императрице девушке не приносила, завистников у нее не было.

У нее вообще никого не было, кроме ее своенравной воспитанницы. И в ней она явно души не чаяла, хотя и старалась это скрыть под внешней сдержанностью. Но Като, с ее обостренной интуицией, великолепно понимала, что эта неприметная, тихая женщина – самый близкий ей человек.

Вторым же близким человеком совершенно неожиданно стал старший брат, теперь наследник престола Александр, который, несмотря на разницу в одиннадцать лет, предпочитал общество младшей сестры всем прочим.

Началось это как раз после неудачного сватовства шведского короля к Александре: столкнувшись через несколько дней в одном из дворцовых переходов со старшим братом, Като вдруг выпалила:

– Почему вы не вызвали на дуэль этого надутого шведского индюка?

Александр опешил. Такие слова из уст восьмилетней девочки звучали по меньшей мере странно.

– Короли не сражаются на дуэлях, – осторожно ответил он. – Особа монарха священна и неприкосновенна.

– Но вы-то еще не монарх! – фыркнула Като. – Если бы я была мужчиной, я бы… я бы…

– Ну, и что бы вы сделали? – улыбнулся Александр.

– Я бы заколола его шпагой! Я бы подсыпала ему яд в утренний кофе! Я бы заточила его в самый темный каземат Петропавловской крепости…

– Пожалуй, к лучшему, что вы родились не мужчиной, – уже серьезно отозвался Александр. – Примерно так же рассуждает Константин, а он…