Снова попытался опознать натурщиков – не вышло. Ездил в Тихуану, покупал там порножурналы пачками – не то. Искал Кристину Бергерон, не нашел даже через телетайп. Реальность не давалась ему в руки, и Джек решил создать подделку.

Покупал шлюх, и дешевых, уличных, и высококлассных девушек по вызову. Раскладывал их на ковре, словно девиц из журналов, по три, по четыре, в самых причудливых позах. Наряжал в театральные костюмы, заставлял повторять все движения со снимков, делал собственные фотографии. Порой задумывался о крови и увечьях, но тут же гнал от себя эти мысли.

Ни одна реальная женщина не возбуждала его так, как эти картинки. Лишь двух вещей не понимал Джек. Первая: что за страх мешает ему обратиться напрямую к их источнику, во «Флер-де-Лис». И вторая: почему Карен до сих пор его не бросила.

Последняя рюмка – дурные мысли вон.

Джек расплатился, пошел к машине. У «Ранчо Хэнка» – ограждения, выставлены полицейские. Колпаков на колесах нет, «дворники» сломаны. Нет даже штрафной квитанции на ветровом стекле – видно, и она стала добычей вандалов.

Вечеринка в самом разгаре. Тузы-республиканцы. Женщины в платьях для коктейлей, мужчины в темных костюмах. А вот и Эллис Лоу. Победитель с Большой Буквы в жеваных брюках и спортивной рубашке, забрызганной собачьей кровью, выглядит здесь не то чтобы своим.

Джек машет официанту, берет с подноса мартини. Взгляд его останавливается на фотографиях в рамках на стене.

Политическое восхождение Эллиса Лоу: «Гарвардское юридическое обозрение», выборы 1953-го. А вот и прокол: выступление после убийства ниггеров из «Ночной совы», Эллис заявляет, что перед побегом подозреваемые во всем признались. Джек фыркнул в мартини, закашлялся, поперхнувшись оливкой.

За спиной у него:

– Раньше ты одевался куда лучше.

Джек оборачивается.

– Раньше я был в цене.

– Можешь объяснить свое экстравагантное появление?

– Да. Я сегодня убил двоих.

– Ясно. Еще что-нибудь?

– Обоих завалил выстрелами в спину. Потом собаку. А потом свалил, пока начальство не подошло. Да, вот тебе свежая новость: я пьян как свинья. Ладно, Эллис, не томи, переходи к делу. Кого мне потрогать за вымя на этот раз?

– Джек, говори тише.

– Что у тебя нынче в планах, Эллис? Сенат? Белый дом?

– Джек, сейчас не время это обсуждать.

– Почему же не время? Выкладывай. Куда пойдешь в шестидесятом?

Лоу, страшным шепотом:

– Хорошо, в сенат. Да, Джек, я хотел попросить тебя об одолжении, но не теперь, когда ты в таком состоянии. Поговорим позже, когда тебе станет получше.

К разговору прислушивается весь зал. Отлично.

– Да ладно тебе, дружище! Умираю от желания помочь тебе материально. Ну, говори, кого потрясти?

– Сержант, говорите тише!

Хрен тебе! Джек повышает голос:

– А теперь слушай меня внимательно, мудозвон. Если бы не я, не быть тебе прокурором. Это я Билла Макферсона подставил, ясно? Напоил его мартини со снотворным и подложил ему в постель цветную девчонку! Так что, когда я спрашиваю, ты отвечаешь, ясно тебе?

Лоу, хриплым шепотом:

– Винсеннс, ты уволен!

– Надеюсь, ты не передумаешь, мать твою так, – отвечает Джек и выплескивает мартини ему в лицо.

– Мы должны быть не просто образцами высокой морали, как сказал в своей вчерашней речи шеф Паркер. Мы – граница, разделяющая старую и новую полицию, старую систему, основанную на кумовстве, насилии и запугивании, – и новую, только нарождающуюся. Мы – элитный корпус, само имя которого служит воплощением суровой и несгибаемой справедливости, чья задача – преследовать и карать тех, кто своим недостойным поведением позорит высокое звание офицера полиции. Ну и наконец, от нас зависит, каким станет образ полиции Лос-Анджелеса в глазах широкой публики. Помните об этом, когда будете разбирать жалобы на своих товарищей-офицеров. Помните и не давайте воли чувствам. Помните об этом, когда вам придется расследовать дела людей, с которыми вы работали прежде, которые вам, возможно, нравились. Помните: наша миссия – абсолютная справедливость, справедливость любой ценой.

Эд сделал паузу, оглядел своих людей: двадцать два сержанта, двое лейтенантов.

– А теперь технические вопросы, джентльмены. При моем предшественнике лейтенант Филлипс и лейтенант Стинсон работали независимо друг от друга в разных областях расследования. Теперь непосредственный надзор за всеми делами Отдела ложится на меня, а лейтенант Филлипс и лейтенант Стинсон работают как мои заместители на альтернативной основе. Сержанта Клекнера и сержанта Фиска я назначаю своими личными помощниками: они встречаются со мной каждое утро в 7:30. Лейтенант Стинсон и лейтенант Филлипс, прошу вас через час подойти ко мне в кабинет: обсудим текущие дела. Джентльмены, все свободны.

Подчиненные молча расходятся. В опустевшей комнате для собраний Эд прокручивает в уме собственную речь. Слова «абсолютная справедливость» звучат голосом Инес Сото.

Надо бы прибраться – развели здесь бардак. Пепельницы переполнены, стулья расставлены как попало, флаги у кафедры наверняка покрыты слоем пыли. «Кто своим недостойным поведением позорит высокое звание офицера полиции» – это голос отца. Еще два дня назад речь Эда была бы искренней. Но теперь то, что он сказал, – ложь.

Золотая кайма флагов. Ложь, обеспечившая ему славу на блюдечке с золотой каемочкой. Какая там, к чертям, справедливость! Хватит врать хотя бы самому себе: тех четверых он убил из злобы – бессильной злобы труса, которому бросили в лицо обвинение в трусости. Все эти годы опасался мести Бада Уайта – и не догадывался, даже предположить не мог, откуда придет настоящий удар…