– Что тебе, дедушка Пандалло? – спросил Арбузный мальчик.

– А то, паря, что зря ты арбузики домой набрал.

– Это почему?

– Видишь палку в моей руке? – спросил дед, чуть приподняв здоровенную палицу с чудовищным шипом посередине.

– Вижу, не слепой.

– А зачем она мне, скажи?

– Зачем? – переспросил Арбузный мальчик.

– Да затем, что бледные крокодайлы народятся из косточек, а я их палкой этой на тот свет… Потому как злющие они, спасу нет.

Мало что понял мальчик из дурацкого рассказа старика, решил уточнить:

– Так что же мне делать-то? Я арбуза хочу.

– Хотеть не вредно, да воровать нельзя. Много чего нельзя, а воровать особенно. Не носил бы ты эти арбузы домой, горе от них будет…

Не послушался Арбузный мальчик мудрого деда Пандалло, приволок домой мешок. А среди ночи проснулся – кровища вокруг: и маменька с тятенькой, и братик с сестричкой мертвые лежат, народившимися крокодайльчиками укушенные. Рядом, на полу – арбузные корки да гора косточек. Открывается дверь, Пандалло на пороге.

– Предупреждал я тебя, – говорит он, – не носи домой бледных крокодайлов академика Брумеля, ибо зло в самих косточках. Кто проглотит, того крокодайльчик изнутри сожрет, а кто выплюнет – того снаружи. Видишь, эка…

– Вижу, – развел руками Славка Колбешкин. – Только в толк не возьму, почему я выжил.

– Мал еще потому как, – дед крякнул и уселся за родительский стол набивать махрой усманской «козью ногу». – Невдомек тебе еще, что все одно сожрут, не сегодня, так завтра.

Обиделся Арбузный мальчик, схватил ручонками своими палицу сторожью (откуда только силы взялись!?) и со всей дури саданул ей по седой голове дедушки Пандалло; так голова по хате и покатилась, а в мертвых глазах – недоумение.

Отфутболив подальше от себя Пандаллову голову, Арбузный мальчик сделал три шага к зеленой настольной лампе, облепленной мотыльковой живностью, и с нечеловеческой грустью в дрожащем голосе произнес:

– Трудно быть маленьким.

Эти слова потом так и записали.

– Где записали? – не понял Славка.

– Да на могилке его, – Маша Умнова отмахнулась от назойливого комара.

(… И воздуха хватило ей ровно на десять минут…)

* * *

Славка Колбешкин сглотнул набежавшую слюну и больно ударился лбом о внезапно возникший перед ним навесной рукомойник.

– Citrullus proklatus! – завопил Фри, потирая шишку на лбу. – Мы с тобой три часа не виделись, а ты сразу драться… Друг называется!

– Я же не специально; думал, что рукомойник, – Славка приобнял немца и чмокнул его в щеку.

– Телячьи нежности, – фыркнула Трусиха, юркнув в открытую настежь детсадовскую дверь столовки, откуда вкусно пахло гречневой кашей и клубничным компотом. Умнова с Пестиком последовали за ней.

Трусиха обернулась:

– А плохо быть птичкой…

– Почему? – спросила Маша.

– Захочешь поцеловать маму и уклюнешь ее.

Неожиданно в столовой все стихло. Славка даже услышал, как одинокая муха бьется в окно, а за стеклом тикают круглые детсадовские часы. Возможно, он даже услышал, как минутная и часовая стрелки соединились друг с другом, замерев в приветственном экстазе на цифре 8. Из столовой вышла тетя Ариадна, Ариадна Сергеевна Спасская, старшая воспитательница, чью миловидность не испортили богатый жизненный опыт и невероятный рабочий стаж. За ее спиной возвышалась повариха Зинка Щепкина, 30-летняя вдова с бицепсами Геркулеса и цепким взглядом мисс Марпл, взглядом, от которого не ускользает ничто. Детвора ее справедливо побаивалась, а за глаза так и называла – «Зинка Геркулес». Кто и когда дал ей это прозвище, найдя в нем удачное сочетание щепкинской природной мощи и кулинарного призвания, – об этом история умалчивала.

При виде Зинки хлюпенький Фри втянул голову в плечи, в очередной раз пожалев о том, что он не страус.

– Фридрих, пройди, пожалуйста, в столовую. Нам нужно поговорить со Славой.

Фри с трудом протиснулся внутрь между дверным косяком и тучным Зинкиным телом.

– Вечные вопросы ходят по улице, – процедил он сквозь зубы.

– Послушай, Слава, ты ведь уже в курсе, что Люба Пересветова не вернулась с прогулки?

– Нет, тетя Ариадна, – Колбешкин стрельнул глазами на Зинку Геркулес; та смотрела в темнеющее небо, – я думал, она здесь.

– Ее здесь нет… Прежде чем звонить в милицию, мне бы хотелось выяснить: ты не знаешь, где она? Вы ведь дружите…

– Лучше спросите у дедушки Пандалло, а я ничего не знаю.

– Я обязательно спрошу об этом дедушку Пандалло, – воспитательница взяла Славку за рукав. – Но ты же у мальчишек командир!.. Может, она снова без спроса домой сбежала? Я, право, очень боюсь раньше времени звонить ее родителям.

– Я ничего не знаю, – повторил Славка и прошмыгнул в столовку, где к старым запахам присоединился новый, запах, который ни с чем не спутаешь, запах недоверия и страха.