Весьма любопытны детали пересказа библейского сюжета и характер переложения событий стихе. Не искажая основного смысла – продажа брата в рабство, толкование Иосифом снов (своего собственного, слуг фараона и самого фараона), царствование Иосифа и встреча его с братьями – стих по-другому осмысляет второстепенные эпизоды и, иногда, дает свою мотивировку событий.

Интересен эпизод породажи Иосифа, он перекликается с евангельским торгом Иуды по смыслу и народными сказками по языку:

В Ветхом Завете, когда говорится об Иосифе, часто подчеркивается, что он угоден Богу. В вариантах же стиха, когда говорится, что Иосиф просил виночерпия не забыть его в темнице, говорится:

Исполнитель стиха поясняет: «потому что обратился он прежде к человеку, а не к Богу». Такое понимание этой библейской истории стороже к Иосифу, чем сама Библия…

В тексте Бытия Иосиф, узнав братьев, повелевает им оставить старшего в залог и привести взамен младшего, единоутробного ему сына Вениамина. Далее, Иосиф тайно помещает плату за хлеб в мешки с зерном. Сюжет же духовного стиха развивается несколько иначе (и тут, безусловно, уместна аналогия с былиной «Сорок калик со каликою»): Иосиф подкладывает младшему брату, Вениамину (которого по Библии, вообще нет с братьями) золотую чашу. Братьев хватают и приводят назад к царствующему Иосифу. В таком изменении сюжета источника можно видеть итог его освоения: переложение сюжета с более понятной и традиционной мотивацией.

Концовка стиха также имеет традиционное для ряда фольклорных жанров завершение, с особенностями духовных стихов – укорененностью всех важнейших событий в Господе:

Кроме того, большое внимание в стихе уделено обращениям Иосифа к земле, к Господу и матери Рахили, отсутствующие в библейском источнике:

Плач к Господу «Кому повем печаль мою, кого призову к рыданию? Тоекмо тебе, владыко мой…» бытовал и отдельно, вне большого текста об Иосифе. Этот плач и поныне широко известен, благодаря современному ансамблевому и сольному исполнению со сцены.

Кроме этих сюжетных групп ветхозаветных духовных стихов существуют стихи, спорные с точки зрения их отношения к фольклору. Для того, чтобы с уверенностью можно было отнести стих к народным духовным стихам кроме критериев содержания и формы, должны присутствовать, по меньшей мере, еще два условия – бытование 50 стиха в некотором количестве вариантов и наличие более-менее «народных» вариантов стиха. То есть, если духовный стих известен в большом количестве рукописных вариантов, но при этом нет ни одного устного, или все устные варианты являют яркий пример следования книжному источнику и изобилуют церковнославянизмами, то говорить о «фольклорном» тексте вряд ли стоит.

С проблемой малого количества известных вариантов мы сталкиваемся, говоря о стихах «Царь Саломан и купец темный», «О царе Давыде и его дочери Олене», «Сон Соломанова отца» и «Самсон-богатырь». Стихи эти очень интересны с точки зрения их фольклорной поэтики и очень отдаленного следования источнику (если о таком следовании вообще можно говорить), но, увы, вариантов этих стихов, введенных в научный оборот, единицы 51 . Так, например, стих «О царе Давыде и его дочери Олене», с ярко выраженном балладным сюжетом (брат насилует сестру) в стихе рассказывает о Соломоне и Олене, в то время как в Библии (Второй книге Царств) речь шла об Амноне и Фамаре, Соломон же связан с двумя упомянутыми героями только как их брат…

Стихи «Каин и Авель», «Плач Каина», «Потоп», «Авраамовщина» из сборника П. Бессонова и некоторые другие ветхозаветные стихи, озаглавленные как духовные в дореволюционных журналах, также не вполне могут претендовать на подобное именование. Иначе говоря, причисление их к фольклорным текстам было бы излишней натяжкой.

Заявленный нами в подзаголовке тематический раздел духовных стихов традиционно обозначают иначе – духовные стихи на евангельские сюжеты. Однако каноническое Евангелие лишь незначительно отразилось в стихах. В то же время, это легко объяснимо: зачем перелагать то, что и так известно и авторитетно. Духовные стихи, повествуя о земной жизни Христа и Богородицы 52 , не столько опираются на Евангелие, сколько восполняют «пробел», рассказывают о том, что очерчено скупо или о чем не говорится вовсе. Исключение составляет лишь стих о Рождестве Христовом, восходящим к Евангелию от Матвея (2; 1—18) и от Луки (2; 1—8).