Занимался я этим делом часа два. Разумеется, не раз подходили другие покупатели и утыкались в мою спину, но никто нетерпения или раздражения не проявлял: или давали обратный ход, или терпеливо ждали, пока я сдвинусь на пару футов либо освобожу лесенку (а к верхним полкам можно было добраться только с помощью стремянки), или вступали в разговоры. Так я побеседовал с тремя-пятью фэнами в возрасте от пятнадцати до семидесяти лет, и мы сошлись в том, что Фармер – здорово, а Гордон Диксон – высший класс, но вот Бэрроуз устарел, а Энн Маккефри, хоть и знаменитая писательница, добавляет в свою стряпню слишком много сахара и розовых соплей, так что получается у неё не круто, а жидковато. И результат налицо: есть в «Strand Book Store» по паре книжек Фармера и Диксона, тогда как Бэрроузом и творениями Маккефри заставлена целая полка.

Так, в приятных беседах и розысках пролетело время, а потом мне посоветовали отправиться в магазинчик некоего китайца, на Bleecker Street, где продаётся одна фантастика. Встретили меня там с поистине китайской вежливостью, и хозяин, потрясённый тем, что я купил целых двадцать книг, до сих пор шлёт мне свои каталоги.

Вы любите фантастику? Ну, тогда в Америке у вас не будет проблем с контактами. Как говорится, рыбак рыбака видит издалека.

Наши глаза и разум невольно акцентируют внимание на непривычном. Тёмный цвет кожи, тёмные лица непривычны для нас, и от того, если мы начнём всматриваться в толпу на улицах Нью-Йорка или другого крупного американского города, взгляд наш будет скользить мимо белых физиономий как бы не замечая их, а тёмные – выделять; и покажется нам, что вокруг одни чернокожие. Это, конечно, иллюзия, но учтите, что негров в Штатах в самом деле много, десять или двенадцать процентов населения, и живут они повсюду, на севере и на юге, на западе и востоке, а не в одном лишь краю хлопка и табака, где мыкал некогда горе дядюшка Том. Много в Америке и других людей, не очень нам понятных, ибо держава эта не просто многонациональная, а многорасовая, что резко отличает её от европейских стран. Кроме негров, есть, разумеется, индейцы, латинос (пузрториканцы, выходцы с Кубы, Мексики и т. д.), китайцы, японцы и прочие представители монголоидной расы.

Предупреждали меня, что в Штатах назвать негра негром – оскорбление; надо-де говорить black american – чёрный или чернокожий американец. Но по-русски это слишком длинно и неуклюже, и в нашем языке слово «негр» не носит уничижительного оттенка, так что его я и буду дальше употреблять.

Должен заметить, что я расовых предрассудков лишён и к неграм отношусь с особой симпатией. Во-первых, мы с ними – вроде бы угнетаемые нацменшинства, ибо в недавние времена еврей в СССР чувствовал себя примерно так же, как негр в США вскоре после Гражданской Войны: уже не вешают, но дальше виселицы не пускают. Во-вторых, евреи в древности пребывали в рабстве в Египте, то есть в краях африканских – и значит, мы с неграми почти земляки. Когда я учился в университете, негров у нас – конечно, из Африки – было много, и они меня не разочаровали, так как все оказались парнями весёлыми, компанейскими и стойкими к ленинградскому климату и жизненным невзгодам. Кто-то ездил с нами в стройотряды и на целину, кто-то женился на наших девушках, а кто-то так и остался в России – правда, я уже не помню, кто именно. Словом, со студенческих лет я сохранил самые тёплые воспоминания о неграх и, отправляясь в Штаты, держал в памяти некий штамп: улыбающаяся шоколадное лицо, припухлые губы и волос мелким колечком.

Надо признаться, я был потрясён.

Потрясение заключалось не в том, что одни негры выглядели настоящими джентльменами, а другие лишь цветом физиономий отличались от наших полупьяных люмпенов, бомжей и не желающих работать оборванцев; и не в том, что едва ли не каждый пятый чиновник или полицейский – чернокожий; и не в том, с какой властностью ведут себя эти чиновники – например, в аэропорту, при паспортном и таможенном контроле. Меня поразили их лица, иногда лишённые привычных африканских черт и выглядевшие для меня столь же странно, как, скажем, синее яблоко или тюльпан с зелёными лепестками.

Разумеется, я видел типичных негров, пухлогубых и курчавых, похожих на африканских или на персонажей голливудских фильмов. Но многие были другими, совсем другими! Чёрными, как смоль, но с европеидными чертами или с тонкими благородными лицами арабских кочевников; шоколадными или просто смуглыми, чем-то неуловимо напоминавшими и европейцев, и китайцев, и японцев; совершенно белыми – и в то же время, если не считать цвета кожи, отмеченными всеми признаками негроидной расы. Вскоре я пригляделся, перестал удивляться и начал размышлять.

Конечно, африканские негры тоже различаются меж собой. Живут там банту, фульбе, бамбара, матебеле, акан, зулусы, басута, свази, а также бушмены и эфиопы, в негроидной принадлежности которых есть большие сомнения, хоть они и чернокожи. Теперь вспомним, что в южноамериканские штаты свозили множество всяких негров (кроме, быть может, бушменов – они малорослы, и их, я полагаю, было трудно отловить в пустыне Калахари). От союзов негров с белыми произошли мулаты и квартероны, от союзов с индейцами, китайцами и японцами – метисы; и вся эта чёрно-бело-шоколадно-жёлтая масса бурлила и кипела на протяжении шести-семи поколений, рождая совершенно невиданные плоды и побеги. Мой сын тоже метис, наполовину еврей, наполовину татарин, и в наших краях мог бы сойти за весьма экзотический фрукт; но где ему тягаться с тем, в чьих жилах течёт кровь негров банту, ирокезов, японцев, испанцев и англосаксов?

В третье или четвёртое путешествие по Манхаттану мы с дядюшкой поехали в метро. Нью-йоркское метро не отличается особой чистотой, но везёт, куда надо, так как станций там раз в десять больше, чем в Москве. Но дядюшка согласился на эту поездку с видимой неохотой, и лишь очутившись в вагоне, я понял, в чём причина. Мы были здесь единственными белыми, а остальные три десятка пассажиров – чернокожими, хоть некоторые оттенком кожи едва ли отличались от нас.