— Почему бы нам не прогуляться, дружок? — сказал я черному мечу, держа его рукоять в маленькой ручке Панихиды. Конечно, клинок был слишком тяжел для такой руки, но он сам поддерживал себя на весу, видимо, не желая затруднять красивую женщину, кажется, я уже говорил, что у него явно была мужская натура. Должен признать, что выглядел меч великолепно и на его лезвии не было ни единой зарубки. Прочностью и закалкой он превосходил мой — но не был моим, и доверять ему я не мог. Ни сейчас, ни, особенно, после того, как исцелится мое тело.

Интересно, откуда он вообще взялся? Вряд ли волшебник Ян сам выковал клинок, скорее всего раздобыл где-нибудь, п потом заколдовал. То же могло относиться и к другим его заклятиям, равно как и к заклятиям Иня. Удивительно, что у этих двойняшек столь схожие таланты. Близнецы в Ксанфе не редкость, но таланты у них, как правило, разные.

Я обернулся и увидел Пуку. Уши его были прижаты к голове, ноздри раздувались, глаза побелели от гнева. Он злобно скалил зубы.

Ох, этого-то я и не учел. Верный друг считал меня погибшим, а перед собой видел Панихиду, дружески беседующую с погубившим меня черным клинком.

— Пука, — начал было я, — не делай глупостей. Дай мне объяснить...

К счастью, у меня хватило ума не продолжать. Черный меч все слышал, и, узнай он правду, я не смог бы удержать его слабыми ручонками Панихиды. Возможно, и собственными не удержал бы — этот клинок обладал дьявольской силой.

Нужно было придумать, как разъяснить обстановку Пуке, не разоблачив себя перед черным мечом. К счастью, — кажется, я об этом уже упоминал, — в теле Панихиды я соображал быстрее. Может, мозги у нее лучше моих?

— Стой на месте, животное! — выкрикнул я. — Ибо сей доблестный меч расправится со всяким, кто попытается доставить меня в замок Ругна. Отныне я свободе... свободна! Видишь, что случилось с этим невеждой? — я бросил взгляд на искромсанное тело.

Пука напрягся, дрожа от ярости. Я понял, что еще миг, и он бросится в бой, не страшась черного меча. Таким другом действительно можно гордиться.

— Подумай, животное, кого ты видишь перед собой, — продолжал я, глядя Пуке прямо в глаза. Держа меч в правой руке у правого бедра, я подмигнул коню левым глазом, так, чтобы черный клинок не заметил.

Пука и сам моргнул, не иначе как от удивления, но его напряжение не ослабло. Он знал, что Панихида лгунья, и не ждал от нее ничего, кроме подвоха.

— Вспомни, какими чарами набита сума, что нацепил на тебя этот бездельник, — сказал я. — Какие из них пущены в ход, а какие нет.

Сказать больше значило навлечь на себя подозрение — мало ли что могло быть известно на сей счет мечу. Но Пука знал о заклятиях все — по пути к дому Панихиды я рассказал ему о них, поскольку они могли подействовать и на него.

Увы, мой намек не был понят. Пук, похоже, забыл про обменное заклятие, а может, гнев мешал ему сосредоточиться.

— Припомни, сколько горя тебе пришлось хлебнуть из-за этого варвара. Разве не он виной тому, что ты едва не налетел на огненную стену, с трудом ускакал от гоблинов и еле выбрался из Пещеры свинопотамов?

Я снова подмигнул, и Пука снова моргнул. Все эти приключения мы пережили вдвоем, когда Панихиды с нами не было. Конь-призрак не помнил, чтобы я ей о них рассказывал. Сейчас он пребывал в растерянности.

— А эльфы? — не унимался я. — Этот лоботряс три дня увивался за Колокольчик, а о тебе и думать забыл. Чем ты ему обязан? Тем, что тебя едва не сожрали драконы, после чего тебе же пришлось лезть в самое логовище огров, чтобы выполнить работу за погибшего аиста? — Я со значением уставился ему в глаза. — И что вообще может связывать коня-призрака с варваром?

Дружба, вот что. Кто-кто, а Пука знал ответ. Я незаметно подмигнул ему в третий раз и увидел, как уши его вновь встали торчком. Конь фыркнул и мотнул головой. Он понял, что случилось, и признал меня мною, а стало быть, я мог рассчитывать на его помощь.

— Думаю, ты и без меня сообразишь, что делать с этим никчемным трупом, — сказал я, указывая на свое тело. — Займись им, а у меня есть кое-какие дела.

Пука отступил в сторону, а я, держа меч перед собой, двинулся мимо него по галерейной роще. Сейчас ее великолепие и разнообразие производили на меня еще большее впечатление, чем когда я пребывал в собственном теле. Оно и понятно, я любовался ею глазами королевской дочки, а принцессы, как правило, обладают более развитым художественным вкусом, чем неотесанные варвары.