К таким аномалиям будет, например, относиться аномальный (по разным причинам) коммуникативный акт, многочисленные примеры которого есть в текстах А. Введенского, Д. Хармса или А. Платонова. Ср., например, тавтологически бессмысленное и иллокутивно немотивированное диалогическое взаимодействие героев пьесы Д. Хармса «Елизавета Бам»: ПЕТР НИКОЛАЕВИЧ: Елизавета Бам, Вы не смеете так говорить./ ЕЛИЗАВЕТА БАМ: Почему? / ПЕТР НИКОЛАЕВИЧ: Потому что Вы лишены всякого голоса. Вы совершили гнусное преступление. Не Вам говорить мне дерзости. Вы – преступница!/ ЕЛИЗАВЕТА БАМ: Почему?/ ПЕТР НИКОЛАЕВИЧ: Что почему?/ ЕЛИЗАВЕТА БАМ: Почему я преступница?/ ПЕТР НИКОЛАЕВИЧ: Потому что Вы лишены всякого голоса. / ИВАН ИВАНОВИЧ: Лишены всякого голоса. / ЕЛИЗАВЕТА БАМ: А я не лишена. Вы можете проверить по часам./ ПЕТР НИКОЛАЕВИЧ: До этого дело не дойдет. Я у дверей расставил стражу, и при малейшем толчке Иван Иванович икнет в сторону.

Если считать сферу интенциональности и вообще – коммуникативной организации высказывания явлением языка в широком смысле слова (а такая точка зрения давно утвердилась в лингвистике), то и прагматические аномалии мы с полным правом можем считать разновидностью языковых.

Именно языковыми подобные аномалии считает и Ю.Д. Апресян, отграничивая их, например, от логических аномалий: «С этим отчасти связана отмеченная Ю. Д. Апресяном закономерность: к подлинной языковой аномалии, не допускающей осмысления, ведут противоречия, связанные с модальными рамками высказывания, грамматическими значениями, тема-рематическим членением. Действительно, такое противоречие вряд ли может быть допущено намеренно. Грамматические значения чаще всего выражаются помимо воли говорящего, т. е. ненамеренно. Модальная рамка и тема-рематическое членение непосредственно описывают коммуникативные намерения говорящего – едва ли можно намеренно иметь противоречивые намерения» [Булыгина, Шмелев 1997: 446].

(3) Аномалии семантические, прагматические и логические (концептуальные). Кроме высказываний, в которых неадекватно актуализуется системно-языковой и прагматический семантический потенциал языка, встречаются высказывания, в которых фиксируется некоторое логическое нарушение – при отсутствии очевидной языковой девиантности. К таким аномалиям можно отнести знаменитый пример Н. Хомского Зеленые идеи яростно спят.

Такие аномалии есть выражение неадекватной концептуализации мира в языковом знаке – причинно-следственных, пространственно-временных, родо-видовых и др. отношений, в смысле Ю.Д. Апресяна: «… в каждом естественном языке отражается определенный способ восприятия мира, навязываемый в качестве обязательного всем носителям языка. В способе мыслить мир воплощается цельная коллективная философия, своя для каждого языка» [Апресян 1986: 5]. Предполагается, что, если мы постулируем наличие общепринятого в данном языковом сообществе способа концептуализации мира, значит, мы можем предположить и возможность определенных нарушений в вербализации этого способа.

Человеческий способ осмысления мира, особенно представленный в естественном языке, не сводится к исключительно логическим законам и категориям. Поэтому логические аномалии включаются в более широкий круг аномальных явлений в сфере языковой концептуализации мира, которые мы предлагаем, за неимением лучшего интегрирующего термина, условно именовать концептуальными.

Это, например, смешение причинных отношений и отношений долженствования… а в Чевенгуре наступит коммунизм, потому что больше нечему быть [т. е. ‘наступит, потому что должен наступить’] (А. Платонов, «Чевенгур»); установление ложной причинно-следственной связи: – Мама, а отчего ты умираешь – оттого что буржуйка или от смерти (А. Платонов, «Котлован») и т. п.

В дальнейшем предлагается термин концептуальные аномалии оставить только за случаями, не ведущими к аномальности системноязыковой. Но отсутствие нарушений в области вербализации собственно системно-языковых закономерностей все же позволяет оставить и за этими аномалиями родовое обозначение «языковые» (в широком смысле этого слова): в последнее время в лингвистике утверждается идея о том, что в совокупную языковую (= речевую) деятельность этноса надо включать и особенности «языковой концептуализации мира», «языковой картины мира» и пр. – см., например [Вежбицкая 1997; Демьянков 1994 и др.]. Тогда рассмотренные выше аномалии прагматические, наряду с логическими, могут также считаться разновидностями концептуальных аномалий.

(4) Аномалии языковые и текстовые. Это разграничение аномальности возникает в поле оппозиции язык / речь. Безусловно, все указанные выше языковые аномалии (семантические, прагматические и концептуальные) актуализованы в тексте и являются продуктом именно речевой реализации системы языка, т. е. в этом смысле все они – речевые. Тем не менее, можно говорить и о том, что они принадлежат системе языка, будучи релевантными сигналами, маркерами функционирования собственно системных закономерностей.

Однако думается, что можно постулировать и наличие аномалий, имеющих чисто речевую природу. Речь идет о нарушениях в области неких общих законов текстопорождения, принципов наррации и организации дискурса. Это могут быть случаи нарушений в области субъектной организации повествования (аномальный дейксис, аномальная текстовая референция, аномалии хронотопа и пр.), это могут быть случаи неадекватной реализации, например, текстовых категорий (связность, целостность, единство), это могут быть случаи аномального ввода в дискурс интертекстовых и метатекстовых элементов и т. д.

Условно, опять же за неимением надлежащего термина, обобщающего явления наррации, текстовой структуры и дискурса, можно назвать такого рода нарушения аномалиями текста. Классическим образцом подобных аномалий являются многие прозаические тексты Д. Хармса – например, знаменитые «Случаи».

Существует глубокое и интересное исследование аномалий текста на материале произведений основоположников литературного нонсенса Эдварда Лира и Льюиса Кэрролла, выполненное в работе Е.В. Клюева «Теория литературы абсурда» [Клюев 2000]. В обыденной коммуникации аналогом таких аномалий выступает так называемый «невротический» или «психотический дискурс» [Руднев 2000] людей, страдающих психическими заболеваниями.