Роковую роль на следствии по этому делу в Курске сыграл, судя по соответствующему делу из архива КГБ, Тихон Абрамович Горохов, служивший перед арестом нумизматом губмузея. Личность, как видно по его публикациям [84], довольно серая. Родившись в 1869 г. в крестьянской семье с. Семеновки Курского уезда, имел «образование домашнее», т. е. не окончил даже средней школы. С 1893 по 1912 гг. работал в типографии губернского центра. С 1920 г. занимался антикварной торговлей. Затем, когда эта последняя превратилась в пережиток капитализма, значился безработным, пока не попал в музей. Ведь с юных лет он заинтересовался старинными монетами и постепенно приобрел немалый опыт и широкую известность на неофициальном нумизматическом рынке, даже состоял членом-учредителем Московского нумизматического общества. Он придумал давать объявления в газетах о покупке редких монет и таким путем ему удалось приобрести целый ряд случайно найденных кладов древних и средневековых денег. Поступив в краеведы, свои услуги их Обществу предлагал в виде «исследования и определения времени зарытия кладов и их содержимого»[85].

Так получилось, что из арестованных курских краеведов, как это видно по архивированным КГБ документам следствия по их делу, Горохов первым дал разоблачительные показания в нужном для чекистов направлении. «… Я видел, – заявил он на допросе уполномоченному оперсектора ОГПУ Брунелевскому 24 февраля 1931 г., – что руководство Обществом было сосредоточено в руках бывших деятелей Архивной комиссии [напомню читателю „ориентировку“ краеведческого комиссара Клабуновско-го в отношении именно этого „контингента“ подозреваемых в нелояльности большевистскому режиму – С.Щ.] Булгакова Г.И., Сенаторского, Познякова, Стрельского и др., которые, опираясь на новый актив краеведческого Общества в лице Рязанцева М.А., инженера Яковлева, Карачевцева, Черномордик, Парманина, проводили явно контрреволюционные установки в работе»[86].

«Факты» в подтверждение этого смертоносного обвинения приводились нумизматом вполне в духе того времени и места, где шла беседа: «Ярким примером выступления против мероприятий Советской власти Булгакова может служить рассказанный Булгаковым анекдот о съезде в Москве воробьев… Рязанцев, как мне известно, проводя экскурсии по городу, старался завести их в некоторые церкви г. Курска, но избегал показывать новые постройки, произведения Советской власти, например, новую электрическую станцию». И финальный аккорд гороховского поклепа: «Причиной объединения в Общество названных выше людей послужило стремление иметь легальную организацию»[87]. Читай: «Антисоветскую».

В мае 1931 г. следствие по делу 92 краеведов ЦЧО закончилось. Суда их не удостоили: коллегия ОГПУ в Москве заочно, без вызова обвиняемых из Воронежа, Курска, Тамбова, Орла, вынесла внесудебный приговор. По точному заключению первого историка этого «Дела» А.Н. Акиньшина, «расправа поражает своей масштабностью и бессмысленностью по отношению к беззащитным людям. Пятеро приговорены к расстрелу, подавляющее большинство к заключению в концлагерь сроком от 3 до 10 лет и лишь несколько человек – к высылке в Северный край, Западную Сибирь, Казахстан» [88].

«Главный среди курян заговорщик» Г.И. Булгаков получил 5 лет лагерей и отбыл весь срок на строительстве Беломорканала. «За ударную работу на Беломорканале был награжден Почетной грамотой Мосволгстроя (1936) и знаком „Ударник МВС“ (1937)»[89] – отличия не то, чтобы просто издевательские, а какие-то инфернальные. После длительной послекаторжной ссылки в сельскую местность Куйбышевской области вернулся в 1944 г. в Курск – умирать.

Приговор Горохову оказался помягче – 3 года лагерей. После них и ссылки и он возвратился в родной город. Прожил там по крайней мере до начала 50-х гг., помаленьку приторговывая сбереженными даже от чекистов нумизматическими запасами и мечтая приобрести в свою коллекцию монет знаменитое «Ярославле серебро» [90].

Такой же срок отмерили Борису Александровичу Болдыреву, 1900 г.р., бухгалтеру из Старого Оскола. Его земляки братья Рождественские, Дмитрий (1890 г.р.) и Николай (1882 г.р.) Михайловичи – создатели Старооскольского краеведческого музея – удостоились почему-то аж по 5 лагерных лет каждый. Надо заметить, что Н.М. Рождественский избирался членом губсовета КГОК и даже членом московского ЦБК. Оба брата воевали в свое время на Германском фронте, а затем в 1919-21 гг. в Красной Армии. Везучий, недостреленный еще белыми, М.Н. Исаев из Щигров отделался у своих, красных, 3 годами высылки в Западную, причем, Сибирь. Такой же меры наказания подвергся учитель школы крестьянской молодежи в с. Ястребовке Староосколького района Владимир Платонович Менжулин (1868 г.р.). На 3 года в Северный край выслали Наталью Ильиничну Пузанову (1886 г.р.). Эта курянка до революции преподавала французский язык не где-нибудь, а в Смольном институте благородных девиц. Перед арестом жила в Курске, не работала по инвалидности. М.А. Рязанцев, так любивший природу, особенно птиц своего соловьиного края [91], помещался в северные лагеря на 3 года.

Таков печальный итог «золотого десятилетия» советского краеведения в Курской губернии.

О таких вот делах напишет позднее (но еще когда было нельзя) Б.А. Слуцкий:

Обезглавленное объединение краеведов просуществовало недолго. В начале 1930 г. председателем их курского Окрсовета назначили Федора Липовича Фаермана (1898 г.р.) – торгового работника, служившего на тот момент консультантом Окрплана. «Специалист по экономике кожевенного рынка» недолго продержался во главе краеведов. Его сменила на этом посту Мария Константиновна Кардаш (1897 г.р.), также член ВКП(б), заведовавшая одно время губмузеем. Ее предшественника и в музее, и среди краеведов – Молчина, как и Фаермана, перебросили с краеведения на укрепление сельских исполкомов.