Моряк вздрогнул и обернулся к Порванному Парусу.

– Он не двигается. Часовые боятся здесь проходить.

Порванный Парус посмотрела на коленопреклоненного, ее глаза наполнились слезами. Не обращая внимания на моряка, она помчалась по проходу. «Проклятье, – подумала она, – он здесь с самого конца сражения. Пять дней». Она подошла ближе. Хотя Беллурдан и стоял на коленях, его голова была вровень с головой чародейки. На теломенском верховном маге до сих пор был его боевой наряд, точнее, то, что от него осталось: полоски и обрывки ткани, покрытые пятнами крови и грязью. Когда она подошла вплотную к нему, то увидела, что на его шее и лице полно ожогов, а волосы почти полностью спалены.

– Ты кошмарно выглядишь, Беллурдан, – произнесла она.

Великан медленно повернул голову. Он посмотрел на нее покрасневшими глазами.

– Ах, – простонал он, – Порванный Парус, – он едва заметно улыбнулся, кожа на его лице натянулась. На одной щеке от улыбки раскрылась рана.

Она едва не закричала от этой улыбки.

– Тебе нужен лекарь, старина, – она посмотрела на холщовый мешок, плотной пеленой покрытый мухами. – Пойдем. Не сносить бы тебе головы, если бы тебя таким увидела Ночная Прохлада, – голос ее задрожал, но она продолжала: – Мы позаботимся о ней, Беллурдан. Ты и я. Но нам нужны будут силы.

Теломенский великан медленно покачал головой.

– Я решил, Порванный Парус. Шрамы снаружи, шрамы внутри, – он глубоко вздохнул. – Я переживу эти раны. И я сам возведу курган для моей любви. Но время еще не пришло, – он положил огромную руку на мешок. – Тайскренн должен отпустить меня, прежде чем я возьмусь за дело. Ты тоже уйдешь?

Порванный Парус с удивлением поняла, что начинает злиться.

– Тайскренн тебя отпустит? – Ей показалось, что ее голос звучит грубо, в нем полно сарказма. Она увидела, что великан содрогнулся; какая-то часть ее существа готова была зарыдать, обхватить руками шею гиганта, и плакать, и плакать. Но вес превозмогла ярость. – Этот сукин сын убил Ночную Прохладу! Беллурдан! У хозяина Лунного Семени не было ни времени, ни намерения вызывать демонов. Подумай об этом! У Тайскренна было время подготовиться...

– Нет! – голос его разнесся по всему проходу. Он встал на ноги, и Порванный Парус отшатнулась. Казалось, что он готов разрушить стены, такой огонь горел в его глазах. Руки его сжались в кулаки. Потом он яростно взглянул на нее и замер. Плечи его разом опустились, руки разжались, глаза потухли.

– Нет, – повторил он, на сей раз горестно. – Тайскренн наш защитник. Он всегда им был, Порванный Парус. Помнишь, как все начиналось? Император сошел с ума, но Тайскренн оставался с ним. Он направлял его мысли и боролся с его кошмарами. Мы оказались слабее повелителя Лунного Семени, в этом все и дело.

Порванный Парус посмотрела прямо в лицо великану. Ей ярко вспомнилось растерзанное тело Хохолка. Было здесь что-то неуловимо общее, но она так и не смогла понять, что.

– Я помню, как все начиналось, – негромко произнесла она. Воспоминания были яркими, но как прошлое связано с настоящим, она так и не могла понять. Она очень хотела поговорить с Быстрым Беном, но Разрушителей Мостов со дня битвы никто не видел. Они оставили ее с Хохолком, и кукла с каждым днем все больше. Особенно теперь, после того, как был сделан расклад Крыла Дракона.

– Император так и не смог окружить себя нужными людьми, – продолжала она. – Но он был не глуп. Он знал, что предает его группа людей. И наша сила делала нас нужными. Я помню, Беллурдан, – она мотнула головой, – императора больше нет, а сила по-прежнему с нами. – Порванный Парус задохнулась. – Вот что, – завершила она, обращаясь к самой себе, – пугает Тайскренна.

– Император был безумен, – настаивал Беллурдан. – Он не мог толком защитить себя.

Порванный Парус нахмурилась. У великана навязчивая идея. Как она только что сказала, старик был не глуп. В чем же дело?

– Извини. Поговорим позже. Меня ждет верховный маг. Беллурдан, мы ведь поговорим потом? Великан согласно кивнул.

– Как хочешь. Я скоро уйду строить курган для Ночной Прохлады. Далеко, на равнине Рхиви, скорее всего.

Порванный Парус обернулась и посмотрела в ту сторону, из которой она пришла. Моряк все еще стоял там, переминаясь с ноги на ногу.

– Беллурдан, можно, я наложу на ее останки печать? Его глаза затуманились, он посмотрел на мешок.

– Часовые боятся, да? – Он призадумался, потом ответил: – Хорошо, Порванный Парус.

– От всего этого дурно пахнет, – заявил Калам, лицо его подергивалось от волнения. Он сидел, скорчившись, опираясь на пятки, и задумчиво чертил на земле паутину кончиком своего кинжала. Потом он поднял голову и посмотрел на сержанта.

Вискиджак разглядывал стены Засеки, на его скулах ходили желваки.

– Когда я последний раз стоял на этом холме, – произнес он, прищуриваясь, – здесь было полно доспехов. И полмага, – он помолчал. Затем добавил: – Давай, капрал.

Калам кивнул.