– Ян Кормак… Ян Кормак…

– Да, в чем дело?

– Шален просила меня сообщить вам, что ее зонд начал передачу данных с места взрыва. Имеют место некоторые аномалии.

Кормак перекатился к краю кровати, смутно вспоминая о переплетении покрытых испариной рук и ног, о поцелуе в щеку, о негромком смехе в темноте.

– Скажи ей, что я сейчас приду.

Он посмотрел на настенный таймер. Прошло десять часов, но далеко не все это время он спал. Чувствуя себя намного виноватым, Ян встал с кровати и пошел в душевую кабинку. Через десять минут он, надев рубашку и брюки и пристегнув к запястью футляр с сюрикеном, направился к центру связи, который на «Гибрис» заменял капитанский мостик и отсек управления.

Прошагав по прямоугольной части центра, Кормак вышел в его обширную круглую часть. Отсюда производился запуск зондов, сюда стекались сведения, передаваемые ими. Вдаль стен в продольном помещении теснились дисплеи и прочее оборудование. За пятью компьютерными консолями сидели люди в голубой форме инженеров, обслуживающих рансибли. У некоторых из них Кормак заметил модули, напрямую подключенные к консолям с помощью оптических кабелей. Инженеры трудились тихо, молча. Вся их работа состояла в том, чтобы слушать сообщения различных подразумов «Гибрис».

Шален сидела на полу под одной из консолей, перед открытой панелью. Вокруг нее по полу были в беспорядке разбросаны инструменты и чипы. Кормак присел на корточки рядом с ней. Женщина подняла голову, улыбнулась ему, а он не смог улыбнуться в ответ.

– Вы сказали: «аномалии».

Улыбка сменилась удивлением и угасла. Шален пожала плечами и отключенным газовым паяльником указала на мигавший на консоли сигнальный свет.

– Это предупреждение о загрязнении среды.

– Зонд находится на месте взрыва.

– Мы запрограммировали его так, чтобы он не регистрировал изотопы. Мы прекрасно понимали, какой жуткий радиационный фон там, внизу, так что предупреждение не об этом.

Она в задумчивости отложила паяльник и начала устанавливать чипы в панель. Кормак видел, что Шален обиделась на него за холодность, но они находились на работе, и Ян не мог допустить, чтобы работе помешала вчерашняя ночь. Эмоции следовало держать в узде.

– Я подумала: нет ли какой-то проблемы, которую не в состоянии оценить диагностика. «Гибрис» провела самостоятельное исследование. С этой стороны все в полном порядке. Проблема с зондом. – Старший офицер подняла голову. – «Гибрис», ты закончила проверку зонда?

– Продолжаю проверку, – отозвался бортовой ИР. – Судя по всему, у зонда развивается структурная слабость.

– Ты используешь настоящее время, – заметил Кормак.

– Процесс продолжается. Первоначально слабость имела место в манипуляторах для сбора проб, теперь она нарастает.

Ян посмотрел на Шален.

– Понимаю, это не моя территория, но, может быть, имело бы смысл поднять зонд на орбиту или хотя бы увести его от места взрыва, если это еще возможно.

– Он понадобится нам для исследования, вы это хотите сказать, – отозвалась Шален. Он кивнул. Она не отрывала от него глаз, затем кивнула, и в ее взгляде Кормак прочел: «потом». – «Гибрис», насколько утрачена целостность зонда?

– Он все еще способен переносить высокую гравитацию. Слабость развивается только в деталях, изготовленных из керамаля. Каркас зонда выполнен из пенистого сплава.

– Что могло стать причиной? – спросил Кормак. – Мороз?

Шален непонимающе покачала головой.

– Для керамаля? Нет… «Гибрис», какая температура около зонда?

– Одна целая восемьдесят сотых градуса по шкале Кельвина.

– Сама не знаю, зачем спросила. Керамаль сохраняет структурную целостность до минус девяноста по Кельвину.

– Кислота? Какой-то едкий газ?

– Нет, наверняка что-то особенное, иначе это выяснилось бы еще в процессе сбора проб… Минутку… «Гибрис», в каком году изготовлены буферы самаркандского рансибля?

– Рансибль на Самарканде был установлен в две тысячи триста восемьдесят третьем солстанском году.

– Ясно, – удовлетворенно кивнула Шален. Ян вопросительно вздернул бровь, а она продолжала: – В две тысячи триста девяносто седьмом году началось применение сверхпроводников широкого спектра. На самаркандском рансибле была использована старая технология – сверхпроводящая вольфрамовая сталь с керамической пропиткой, помещенная в жидкий гелий. Сверхпроводники, способные работать при комнатной температуре, в то время не были способны вынести нагрузку, испытываемую буфером рансибля. Я говорю о мощнейшем электромагнитном импульсе.

– И?

«Зачем понадобились такие обширные пояснения?»

– Разве вы не понимаете? – удивилась Шален. – Вольфрамовая сталь с керамической пропиткой – это ведь и есть керамаль.

Кормак кивнул.

– Значит, то, что погубило буферы, теперь разъедает ваш зонд.

Шален проговорила:

– «Гибрис», возможно ли осуществить внутреннее микросканирование зонда?

– Сканирование начато.

– Что вы предполагаете обнаружить?

– Саботаж… Уж слишком все очевидно.

– Но как?