Дуся положил трубку на рычаг и вытер пот со лба.

– Дуся, я понимаю, – лукаво щурилась Олимпиада Петровна. – Сынок, ты влюбился. И сейчас торопишься на свидание, да? Пока наряжайся, а я тебе подогрею гороховый суп. Оденься потеплее, сейчас очень коварные погоды.

– Мам, да я ненадолго, зачем суп-то? – ныл Дуся. Горох он не уважал.

– Не спорь с мамочкой! Там много белка! А тебе просто необходим белок! Надень вон ту жилеточку, которую я перевязала тебе из старых шерстяных носков. И не куксись, она такая теплая! Ты в ней будешь, как в теплотрассе!

Гороховый суп пришлось съесть, и жилеточку Дуся тоже напялил. Правда, он еще в подъезде ее стянул и сунул за батарею. Теперь он торопился в «Белоснежку».

Танечка уже сидела там. Вне больничного халата она выглядела прелестно – светлые локоны вольно валялись на плечах, ресницы были удивительно черными и беспрестанно моргали, губы жирно блестели, а коротенькая юбочка и вовсе заставила Дусю втянуть живот.

– Евдоким! – помахала Танечка салфеткой со своего столика. – Дуся! Я заказала нам мороженое с коньяком! Вы любите с коньяком?

– Я люблю просто мороженое, сливочное. Можно еще орешков туда покрошить, – засмущался Дуся, но вспомнил о своей цели и торжественно насупился.

– Дуся, вы такой загадочный… – перегнулась к нему через стол Танечка. – Просто удивительно, как это мы раньше не догадались встретиться в кафе!

– У меня раньше денег не было… – покрылся свекольным румянцем Дуся.

– А сейчас? – играла глазками чаровница.

– Сейчас тоже нет, но мне это… поговорить надо. А по телефону не получается.

– Только поговори-и-ить? – плаксиво протянула коллега.

Дуся просто не знал куда деться. Ему всерьез нужно было поговорить. Татьяна, по словам главного, видела Ирину Радько. Вот и хотелось вызнать, где и при каких обстоятельствах та встреча состоялась. Однако Татьяна плевать хотела на то, о чем думал Дуся, и упрямо гнула свое.

– Скажите, Дуся, я вам нравлюсь в таком одеянии? Правда ведь, мне это к лицу?

– Ну да… Татьяна, я вот что хотел спросить… – постарался собраться Дуся. – Помнишь, ты ко мне подходила, хотела что-то сказать. А я тогда с маменькой стоял, помнишь? Ну, маманя еще сказала, что у тебя похотливые мысли?

– Что она сказала? – выдвинула красавица нижнюю челюсть.

– Неважно. Важно, что хотела ты сказать.

– Я? Ой, ну надо припомнить… – облизывала Танечка накрашенные губы.

На нее уже стали заглядываться посетители, и девушке это жутко нравилось. Правда, Дуся взмок, пока она соизволила ответить.

– Так… Сейчас вспомню…

– Да чего там припоминать? Я еще по поводу пропажи ребенка мучился…

– Кстати, – капризно отвернулась к окошку Танечка. – Вот вы сейчас про ребенка вспомнили, а, между прочим, я на днях видела мамашу девочки. И ничего она не беспокоится. Правда, какая-то набыченная была, хмурая вся, будто на нее кариес напал. А сама небось думала, у кого десятку занять!

– Танечка, ты к ней подходила? – оживился Евдоким.

– Зачем это мне подходить? Она в троллейбусе сидела, а я на остановке стояла. Вижу – она!

– Может, ошиблась?

– Конечно! С чего бы мне ошибаться? Я ее надолго запомню! Я, может быть, уже давно возле вас… – девушка прилежно зарумянилась, а потом отрепетированным движением опустила глаза долу и горестно вздохнула. – Я давно на вас смотрю, вы – моя первая настоящая любовь. А тут эта влезла со своим ребенком! Тоже на богатство потянуло! Можно подумать, у нас в роддоме желающих не найдется!

Дуся крякнул. Танечка открыто атаковала. С первой любовью, это она, конечно, лишку дала, все сотрудники знали, что у Танечки немедленно вырастает огромное чувство ко всякому, у кого тугой кошелек. Даже к дяде Юре пыталась приладиться, когда тот купил новую машину, благо жена вовремя всю любовь своим криком разогнала. А еще Дусе было обидно за Ирину Радько. Ну почему все сразу думают, что она решила сделать его отцом только из корысти?

– Зря ты, Танечка, так про Ирину. Она ничего не знала о моем состоянии.

– Она не знала? – поперхнулась Танечка мороженым. – Да я сама ей об этом сказала, дура!

– Когда? – не поверил Дуся. – Ты что – общалась с ней? А говорила «в троллейбусе», «в троллейбусе»!

– Так это я с ней еще в роддоме говорила! Вот! Теперь вспомнила! Когда вы с матерью были, это я вам тогда про этот разговор хотела рассказать. А потом, думаю, чего рассказывать?

– Как это чего? – взвился Филин. – Как это чего – женщина пропала, с ней кто-то о чем-то говорил, а наша замечательная медсестра даже не сообщила об этом! Да тут каждое слово на вес золота!