У Гены сморщилось лицо.

– Ты что, Сережа? Мы же с тобой полжизни знакомы!

– Они тебе разве ничего не сказали? – изумился Жохов.

Непонятно было, за что ему дали по пальцам и окатили грязью, если не за попытку выразить возмущение этой суммой.

– Что они должны были мне сказать?

– Что сторговали за пять. У них больше нету.

Жохов ощутил на себе чей-то взгляд, обернулся и увидел Катю.

– Мне плохо, – пожаловалась она.

– Иди ляг, я скоро.

– Мне очень плохо. Я хочу на воздух.

Она стала снимать с вешалки своего кролика. Секундой позже из комнаты вышел Марик, за ним волочился телефонный шнур. В одной руке он держал аппарат, в другой – трубку, протягивая ее Жохову.

Звонила теща. Дома у них был определитель номера, и она его запеленговала. В ушах взорвался ее голос:

– Завтра же пойду в американское посольство, скажу им, что у тебя дочь, что алименты за три месяца не заплачены! Они аннулируют твою визу, никуда ты не полетишь! У них не как у нас! У них семья – это всё, дети – это всё!

Он бросил трубку.

– Зачем ты это делаешь? – со слезой в голосе выговорил Гена. – Ты же не подлец, сам потом жалеть будешь, я тебя знаю. Ты теперь богатый человек, что тебе эти мои две тысячи?

– Деловые вы! Куда нам с грыжей, – сказал Марик, унося телефон в комнату.

– То-то ты так легко пошел на мои пятнадцать процентов, – горестно вспомнил Гена.

Он стоял несчастный, в заляпанном пуховике. Из бокового кармана свисала шапочка.

– Если они тебе не сказали, что сторговали за пять, чего тогда ты к ним полез? – спросил Жохов.

– Когда?

– Только что. Я из окна видел.

Гена молчал. Его растерянное лицо и явное нежелание отвечать на этот простой вопрос вызывали смутное подозрение, додумывать которое сейчас было некогда, Катя уже спускалась по лестнице. Жохов прибавил к семи сотням еще одну, для наглядности веером разложил их на столике в прихожей, закинул полегчавшую сумку на плечо и с курткой в руках выскочил на площадку.

Через четверть часа были в метро. Когда сели в поезд и голос в динамике предупредил, что двери закрываются, мелькнула мысль схватить Катю за руку и выскочить с ней обратно на платформу, чтобы проверить, нет ли слежки, но на этот раз он счел такую предосторожность излишней. На кольце сделали пересадку, доехали до «Комсомольской» и под землей перешли к выходу на Казанский вокзал.

Перед самой станцией Хасан поменялся местами с Севой. Тот сел на переднее сиденье, рядом с Ильдаром – показывать дорогу. Сосед Жохова позвонил еще вчера, но выбрались только сегодня вечером.

Проехали безлюдную привокзальную площадь, после торгового дня усеянную мусором и по периметру окруженную разномастными ларьками. Кучи пустых картонных коробок заполняли пространство между этими будками. Те, что побогаче, не с окошечком, а со стеклом в половину или четверть передней стенки, светились в ночи, как подсвеченные изнутри аквариумы. От них улицы отходили в кромешный мрак. Там, казалось, нет и не может быть никакой жизни, но временами оттуда являлись покупатели польско-ямайского рома, спирта «Ройял», паленой водки с именами былинных богатырей и старых добрых номерных портвейнов в бурых бутылках с грубо закатанными или залитыми сургучом горлышками. На каждой бутылке наваривали теперь столько, что ради нескольких штук наемные сидельцы до утра кемарили в своих душегубках, где спирали нагревателей сжигали весь кислород.

За станционным поселком свернули на бетонку. Замелькали вдоль дороги дома дачного кооператива с безжизненно темными окнами, но Сева так же спокойно смотрел прямо перед собой, словно до цели было еще далеко.

– Рано, – сказал он, когда Ильдар на всякий случай сбросил газ, и объяснил, что нужно доехать до поворота на «Строитель», затем вернуться назад и посчитать дома по правой стороне. – От поворота шестой дом. Один этаж, бревно, не обшит, крыша железная, зеленая, – перечислил Сева его приметы.

У развилки Хасан велел Ильдару съехать на обочину и заглушить мотор. Хозяева не должны слышать, как он замолкнет возле их забора. Вышли все втроем и пешком двинулись в обратном направлении. Машины здесь проезжали редко. Вокруг стояла могильная тишина.

В шестом доме, как и в предыдущих справа и слева, ни одно окно не горело, но за штакетником снег был истоптан. От ворот в обе стороны расходились полосы с узором автомобильных покрышек. Ильдар присел над ними, всматриваясь в отпечатки. Прожив полтора года в Москве, он умел различать следы всех зверей, водившихся в этих местах.

– «Фольксваген», – определил он уверенно.

– А говорил, нет машины, – вспомнил Хасан, открывая калитку.

– Может, не его? – предположил Сева.

– Не его, значит, на электричке приедет. Еще не поздно.

Гуськом пересекли участок, стараясь наступать в старые следы, чтобы не насторожить хозяев, если ночь будет лунная, и встали за домом – с той стороны, откуда просматривалась дорога на станцию. Здесь она шла на подъем, чуть дальше ее прямая черта ясно виднелась в промежутке между дачами.