«Я выжму из тебя все, обветшалый мешок с костями! – грозил старческой плоти дракон, испытавший в этот момент невероятный душевный подъем и наслаждение. – Шевели, шевели тощими ляжками! Движение – жизнь, остановка – смерть! Хорошо поработавшие мышцы – лучшее средство от всяких там … хондрозов да мигреней! Ишь, людишки болячек себе напридумывали, бездельники! Не щади себя, если ты у меня сейчас и загнешься, так совершенно здоровым и бодреньким!»

Дряхлый организм испугался, устрашился угроз и пошел на временные уступки суровому хозяину. Выбравшись из плена кустов, мусора и осыпающейся под ногами земли, Патриун не стал отдыхать, а тут же перелез, почти по-молодецки перепорхнул через высокий забор, за которым дорогу ему преградил очень зубастый и злой обитатель двора. Собака была необычайно огромной, в полтора, а то и в два раза крупнее взрослого волка. Лучшего стража для дома во всей Марсоле было не найти, разве что кому из охотников удалось бы приручить медведя. Злобно щерившийся зверь не залаял, но, грозно рыча, приблизился на расстояние пяти шагов и приготовился к прыжку.

В голове изрядно взопревшего, раскрасневшегося, как вареный рак, священника быстро забегали мысли, ища путь к спасению. За долю секунды, оставшуюся до прыжка, означавшего верную и ужасно нелепую смерть, у незваного ночного гостя, как назло, не возникло подходящего плана. Пес приготовился к атаке, но, вдруг жалобно заскулив и поджав хвост, прижался к земле, а затем на брюхе пополз к своей конуре.

Животное оказалось гораздо умнее людей, оно почти сразу определило, что тщедушное, высушенное и сгорбленное годами тело, для разрушения которого хватило бы единственного удара лапы, было всего лишь жалкой оболочкой, а внутри пряталось могущественное существо, опасный зверь, сильнее всех людей и собак в городе вместе взятых.

Отметив про себя, что нужно как-нибудь еще разок заглянуть в этот двор и подкинуть мохнатому стражу вкусную косточку с огрызками мяса, Патриун поспешил дальше, тем более что сражение шло уже недалеко, а точнее, на улице, по другую сторону ворот.

Хоть последние десять лет священник и провел в тихом монастыре, вдали от шума и мирской суеты, но размеренная жизнь не притупила перешедших в кровь инстинктов воителя, поэтому, прежде чем открыть ворота и кинуться в гущу сражения, Патриун оседлал забор и принялся наблюдать за ходом все еще не затихшего боя.

На маленьком пятачке, огороженном стенами двух из четырех находившихся по соседству домов и высокими заборами, разыгралась настоящая ночная трагедия. С первого же взгляда можно было понять, что дело шло не об обычном разбое, а более походило на попытку убийства важной персоны. Пятеро злодеев, с ног до головы одетых в черное, и с платками, закрывавшими большую половину лиц, напали не на беззащитную жертву, а на дюжину хорошо вооруженных людей, три четверти которых были одеты в форму солдат марсольского гарнизона. Недавно вышедший в свет Патриун пока еще плохо разбирался в современных знаках различия, поэтому не был точно уверен, в каком полку состояли несчастные, по большей части бездыханно лежащие сейчас на земле.

Количеством редко удается достойно компенсировать качество. Напавшие на отряд злоумышленники не были лучше вооружены, но были несравненно опытней в обращении с холодным оружием, также чувствовался богатый опыт в устройстве засад. Скорее всего, они внезапно выскочили из темноты сразу нескольких дворов и за считаные доли секунды сократили дистанцию так, что солдаты не успели даже вскинуть мушкеты. К такому заключению старик пришел, поскольку в воздухе не витал запах пороха, под ногами дерущихся не лежали убитые со следами огнестрельных ран, да и выстрелы услышала бы половины Марсолы.

К моменту, когда старичок уселся на заборе, маленькая битва или очень масштабная драка (как кому более нравится) плавно перетекала в стадию вполне логичного завершения. Жертвы нападения были не столь уж и беззащитны, они оказывали достойный отпор, но все же не сумели изменить свою судьбу и противостоять более умелому противнику. В грязной жиже улочки, покрытой местами настилами из узких досок и неотесанных бревен, лежало около десятка заколотых и зарубленных тел. Возможно, кто-то еще был жив, но пока стороны потасовки не решили разногласий, притихшие жители не высовывали носа из домов и не спешили на помощь раненым. Среди тех, кого уже с уверенностью можно было отнести к числу погибших, было пятеро солдат, трое из которых даже не успели снять с плеча мушкеты; трое мужчин, судя по одеждам – охотников; и парочка убийц, не сумевших должным образом реализовать свои умения, оказавшихся недостаточно проворными, сильными и умными.

Священник сразу приметил, что злодеи были не местными: в их зловещих одеяниях не имелось ни одной меховой детали, что крайне нехарактерно для новых земель; а узкие, приталенные платья вряд ли были филанийского покроя, скорее имперского или герканского.

Пока еще не ставших неподвижными островками в грязи бойцов было семеро, причем двое спасались бегством. Едва державшийся на ногах солдат оттаскивал с места ристалища бесчувственное тело товарища. Мундиры обоих были пропитаны кровью, и добровольный санитар вот-вот мог сам потерять сознание. Закадычным друзьям никто не мешал, троица убийц не обращала на потуги ретировавшихся внимания, а полностью сконцентрировала усилия, атакуя хоть раненого, но все еще сопротивлявшегося офицера и богато одетого дворянина, наверняка и являвшегося целью нападения. Держась ладонью за окровавленную левую часть лица, шатающийся лейтенант все еще оказывал боевому собрату посильную помощь. Он отвлекал на себя одного из убийц, не мог справиться с превосходящим в скорости и выносливости противником, но не покидал позиции и самоотверженно прикрывал спину бьющемуся сразу с двумя убийцами вельможе. Конечно же, он сам понимал, что вот-вот пропустит роковой удар, поэтому делал, что мог, то есть кричал изо всех сил, призывая трусливых жителей на помощь:

– Сволочи, скоты!!! Кличьте солдат… подонки! – естественно, не рассчитывая, что местные мужики похватают дубины и выскочат на улицу, просил о малом истекающий кровью офицер.

Хотя большинство вельмож далеки от ратных дел и носят меч лишь для красоты, а особо изысканные и изнеженные аристократы предпочитают более легкую и не оттягивающую перевязь парадную шпагу, которая малопригодна в настоящем бою, невысокий мужчина примерно тридцати – тридцати двух лет отменно владел боевым оружием. С мечами в обеих руках он не только ловко отражал атаки двух опытных противников, но и сам время от времени наносил точные удары, не остающиеся без последствий. Сквозь разорванный платок на лице одного из убийц виднелся свежий шрам от уха до подбородка; второй прихрамывал и держался левой рукой за кровоточащее бедро, тогда как на бледно-сером жилете вельможи не было видно следов ранений.