Исторія, которую она разсказала, была самая обыкновенная. Отецъ ея умеръ, когда она была еще ребенкомъ. Мать, оставшаяся съ небольшими средствами, сумла дать ей приличное воспитаніе, но года три назадъ умерла, и она перешла жить къ тетк, женщин очень небогатой, эгоистичной и взбалмошной. Эта тетка съ самаго начала тяготилась ею, попрекала каждымъ кускомъ, такъ что жизнь ея обратилась въ настоящую каторгу. Она все это терпла, покорялась, но въ послднее время тетка стала принуждать ее выйти замужъ за ея бывшаго любовника, который ей противенъ до отвращенія. На эту жертву она никогда не согласится. Она бросилась искать себ мста, занятій; посл долгихъ поисковъ ей почти удалось наконецъ – въ правленіи одной желзной дороги ей общали посл новаго года вакансію. Мсто хорошее, 50 рублей жалованья. Но тетка, узнавъ объ этомъ, пристала къ ней пуще прежняго, и грозитъ вышвырнуть ее на улицу, если она сейчасъ-же не дастъ своего согласія на бракъ. Завтра послдній срокъ, завтра ее вытолкаютъ за дверь. И вотъ, она должна ршиться. Чтобы спасти себя, ей нужны деньги. Не очень много, но грошевыя подачки ей не помогутъ. Надо обезпечить себя на мсяцъ, на полтора, до перваго полученія жалованья. Рублей пятьдесятъ, или семьдесятъ пять – меньшей суммой перебиться невозможно.

– Теперь вы знаете мое положеніе, – продолжала Полина Дмитревна, слегка красня отъ волненія; – скажите, что мн оставалось длать? Я понимаю, что придти къ чужому человку и расчитывать на подобную помощь – нелпо, глупо. Мн не обязаны врить, меня скоре всего могутъ принять за авантюристку, за одну изъ тхъ просительницъ, которыя передъ праздниками шляются по квартирамъ богатыхъ людей, разсказывая всмъ одну и ту-же плохо придуманную сказку. Я даже скоре всего именно этого и ожидаю. Но по квартирамъ я ходить не буду. Я пришла къ вамъ, потому что знаю васъ по слухамъ, и потому что больше никого не знаю. Если вы меня прогоните, я не удивлюсь. Я буду знать, что мн больше ничего не остается. Я выйду замужъ, а тамъ… будь что будетъ.

Голосъ ея оборвался, красивые срые глаза застыли, точно въ ней внезапно остановилась жизнь.

Мошкову даже жутко стало.

– Ради Бога успокойтесь, дло идетъ вовсе не о такой значительной сумм, чтобы нельзя было найти ея – проговорилъ онъ, поспшно подходя къ письменному столу и выдвигая ящикъ. – Пятьдесятъ, вы говорите? Вотъ, пожалуйста возьмите, это васъ устроитъ на первое время.

Полина Дмитревна встала и подошла, почти шатаясь.

– О, какое счастье! Я спасена! Я безконечно, безконечно благодарна вамъ… Скажу вамъ правду, у меня было предчувствіе, что вы спасете меня.

Ея голосъ звенлъ теперь, на лиц играли краски. Она даже похорошла въ одну минуту. Мошковъ испытывалъ чувство радостнаго нравственнаго удовлетворенія, и ему совсмъ не жаль было своихъ пятидесяти рублей, такъ неожиданно истраченныхъ.

– Но теперь вы разршите мн узнать, съ кмъ я имлъ удовольствіе познакомиться? – спросилъ онъ.

– Если вы желаете, я вамъ скажу. Моя фамилія – Михайлова, отвтила постительница. – Когда я переду отъ тетки, я сообщу вамъ свой адресъ, чтобъ вы могли убдиться, что я – не обманщица.

Тайный совтникъ поблагодарилъ, и проводилъ гостью до передней.

Передъ вечеромъ того-же дня, Полина Дмитревна подъхала на извощик къ воротамъ большаго дома, прошла черезъ асфальтовый дворъ, поднялась по весьма опрятной лстниц въ третій этажъ, и позвонила. Въ прилично убранной гостиной, куда она вошла, пожилая дама раскладывала за круглымъ столомъ пасьянсъ, а пожилой мужчина прохаживался изъ угла въ уголъ, съ папироской въ зубахъ.

– Наконецъ-то! Ну, какъ? – оба въ одинъ голосъ спросили вошедшую.

Двушка молча вытащила изъ кармана жакетки нсколько мелко сложенныхъ бумажекъ. Дама, старательно расправляя складки, сложила ихъ одну на другую.

– Сто двадцать! – сказала она, и поглядла на мужа. Тотъ выразилъ на лиц что-то одобрительное, и нжно посмотрлъ на двушку.

– Уфъ, но до чего-же я измучилась! – произнесла та, опускаясь въ кресло. – Ты, мама, представить себ, не можешь, какъ это измучиваетъ. Вдь ни одна актриса такъ не разстраиваетъ себ нервы, какъ я!

– За то ты у насъ сокровище, Шура! Ты кладъ нашъ! – произнесла мамаша, и потянувшись, поцловала ее въ голову.

– Маскотта! хи! – усмхнулся отецъ.

– Но вдь ужъ вечеръ на двор; я думаю, ты проголодалась страшно? – вспомнила хозяйка. – Я велла весь обдъ для тебя на плит держать.

– Нтъ, мама, сть я совсмъ не хочу. Представьте себ, что въ одномъ дом меня даже обдать заставили. Познакомили со всмъ семействомъ, съ дтьми… вотъ забавно было! мъ, а сама все платокъ къ глазамъ подношу. Шоколадный кремъ подали, а я въ слезы… А дали всего только десять рублей.

– Все-таки, сто двадцать рублей въ одинъ день – пусть-ка другой кто-нибудь соберетъ такъ! – замтила мать.

– То-то, вотъ у васъ какая дочка, – произнесла весело двушка; – но только вотъ что, мама: сто рублей вамъ, а двадцать мн самой нужно. Двадцать вы мн отдайте.

– Зачмъ теб? – недовольнымъ тономъ спросила мать.

– За домино заплатить надо. Я теперь лягу спать, а потомъ уду. Сегодня маскарадъ.

– Глупости, будетъ теб по маскарадамъ шляться. Ничего изъ этого хорошаго не выйдетъ.

– Ладно, буду я васъ слушаться.

– Не позволю, не пущу.

– Какъ? – протянула двушка, прищуриваясь и чуть усмхаясь своими тонкими губами.