Молодой человкъ прислъ и съ удовольствіемъ выпилъ стаканъ.

– Ахъ, Афанасій Ивановичъ, но сколько же этой бдноты голодной по Петербургу рыщетъ, страсть! – заговорилъ онъ, раскуривая новую папироску. – Вдь вотъ хоть бы тутъ, въ этомъ дом: сверху до низу все набито алчущими и жаждущими. Въ каждомъ номер голодный ротъ торчитъ, проживаетъ послднюю копйку, и все думаетъ: вотъ-вотъ найду что-нибудь, устроюсь какъ-нибудь. И кого, кого только нтъ! Рядомъ со мною, на чердак, отставной полковникъ живетъ, старый, едва ноги волочитъ, а притащился въ Петербургъ, говоритъ: хочу какое-нибудь дло найти себ. Тутъ, черезъ комнату отъ васъ, второй мсяцъ старушка проживаетъ съ четырьмя взрослыми дочерьми: дома, говоритъ, ничего не заработаешь, такъ я въ Петербургъ пріхала, тутъ дочки занятіе найдутъ, которая по урокамъ будетъ бгать, которая по письменной или конторской части. Публиковала ихъ всхъ, да никто не спрашиваетъ. А что всякаго театральнаго бабья тутъ набилось, страсть! Иная и въ театр-то еще никогда не была, а на сцену думаетъ поступить. Сегодня двухъ выпроваживали на улицу: заплатить нечмъ, и на обратную дорогу нтъ. Чмъ только вс они покончатъ, одному Господу Богу извстно.

Комикъ-резонеръ налилъ два стакана. – А ты пе, – предложилъ онъ. – Умствованіе-то свое спрячь въ карманъ. Сказано: не пецитеся объ утреви…