– И тотализаторъ, и самыя скачки – все это жалкое обезьянство, европейничанье, – произнесъ онъ. – Въ другомъ мы уже отстали отъ этой глупой привычки, а тутъ еще тянемся. Я-бы уничтожилъ.

– Нтъ, почему-же? – протянула дама. – Тотализаторъ – да, я тоже не позволила-бы. Но самый спортъ – разв вы не находите, что онъ отзывается чмъ-то аристократическимъ? Взгляните на афишу – сколько тутъ именъ изъ нашего круга.

– Подражаніе, подражаніе Европ; и въ нашемъ кругу тоже еще есть. Лоншанъ какой-то хотятъ устроить, – упорствовалъ старецъ.

– Нтъ, я съ вами не согласна; гд есть аристократія, тамъ долженъ быть благородный спортъ… – оспаривала дама.

– Такъ ездите на бга, вотъ національный русскій спортъ!

– Бга? Что вы говорите! Вдь это развлеченіе для тхъ… какъ это называется? Ну, вотъ, гд калачи продаютъ…

– Калашниковская пристань? Тамъ никакихъ калачей не продаютъ, а милліонныя дла длаютъ, – строго объяснилъ старецъ.

– Вы скоро предпринимаете вашъ обычный вояжъ за границу? – вмшался Никъ-Никъ, и его голосъ зазвучалъ какой-то почтительной слащавостью.

– Да, меня посылаютъ въ Аркашонъ; но я все откладываю. Эта «заграница» ужъ такъ надола, до такой степени все тамъ жалко, скверно, мизерно посл нашихъ широкихъ русскихъ привычекъ…

– Парижъ, я вамъ скажу, сдлался прямо гнусенъ, – вставилъ съ нкоторымъ оживленіемъ старецъ. – Я вотъ только-что вернулся, во всей Европ побывалъ, и везд – одна гадость. Только и почувствовалъ себя снова человкомъ, когда меня высадили на варшавскомъ вокзал. Околышъ на моемъ курьер, и тотъ роднымъ показался.

– Но нельзя-же сказать, чтобы все было тамъ скверно. Театры, магазины… ну, наконецъ, рестораны… – замтила дама.

– Хуже нашихъ, хуже! – опять строго отрзалъ старецъ. – Фальсификація и дороговизна. Измельчало все, подгнило. Вся ихъ цивилизація подгнила. Мн, я вамъ скажу, во всей Европ только одно понравилось. Былъ я нынче въ первый разъ въ Стокгольм, такъ тамъ въ садовыхъ кафе вечеромъ каждому постителю подаютъ зеленое байковое одяло. Вотъ это умно, этому и у насъ подражать-бы слдовало.

Дама разсмялась.

– И вы сидли тамъ подъ зеленымъ байковымъ одяломъ? – спросила она.

– Сидлъ-съ, какъ какой-нибудь штурманъ, и прекрасно себя чувствовалъ. Но у насъ не знаютъ, что именно слдуетъ перенять у Европы, – заключилъ уже брюзжащимъ тономъ старецъ.

Лошади, между тмъ, поскакали. Никъ-Никъ воспользовался моментомъ, и сдлавъ торопливый, но почтительный поклонъ, покинулъ ложу.

«Чортъ возьми, изъ-за нихъ я не усплъ поставить», подумалъ онъ съ неудовольствіемъ, наводя бинокль на скаковой кругъ. – «Ну, такъ и есть, мой фаворитъ обскакиваетъ… нтъ, отпалъ. Но все равно, я потерялъ ощущеніе игры».

Онъ сталъ пробираться между двумя рядами ложъ, раскланиваясь, на минуту останавливаясь подл знакомыхъ дамъ, обмниваясь съ нкоторыми изъ нихъ какими-то условными знаками. Затмъ онъ вошелъ во вторую изъ намченныхъ имъ ложъ.

– Выиграли? – быстро обернулась къ нему элегантная дама не первой молодости.

– Увы, мн помшали поставить, – отвтилъ Никъ-Никъ, и объяснилъ, кто его задержалъ, причемъ изъ самаго тона его ясно было, что когда сидишь въ лож у такихъ особъ, то нечего думать объ игр.

– А я проигралась, то-есть не я сама, я ставила вотъ на ея счастье… (дама указала на сидвшую подл нея двушку-подростка). А баронъ, представьте, выигралъ…

Баронъ вынулъ изъ жилетки три билета съ однимъ номеромъ и показалъ Никъ-Нику, причемъ его рыжіе усы, рыжія губы и рыжія веснушки раздвинулись въ одну живописную улыбку.

– Садитесь, m-r Повацкій, разсказывайте… – суетливо приглашала дама, безъ нужды двигая своимъ стуломъ и подбирая платье. – Знаете новость: черезъ недлю мы узжаемъ. На мсяцъ куда-нибудь въ Швейцарію, а потомъ въ Біаррицъ. Я бы ухала раньше, но вотъ относительно Лили надо списаться. Нельзя же мн таскать ее за собою, вдь я ду отдохнуть, вы понимаете. Теперь все устроилось. Я по дорог завожу ее въ деревню ея отца, тамъ его мать. И онъ тоже тамъ, мой бывшій мужъ. Пробуду тамъ нсколько дней, и – вонъ изъ Россіи.

– Тянетъ?

– Ахъ, какъ тянетъ! Знаете, просто не смотрла бы здсь ни на что. Такъ противно, такъ противно… Ну, что такое, возьмите, эти скачки? Вдь это пародія какая-то! Можно-ли чувствовать себя въ дух среди этихъ петербургскихъ дамъ, напримръ?

– Къ мужчинамъ вы снисходительне?

– Разумется. По моему, въ Россіи если есть что нибудь хорошее, такъ это – мужчины. Нкоторые, по крайней мр. А все остальное – ужасъ, ужасъ, ужасъ! Горничной не могу найти себ. Лакей, мой Филипъ, вы знаете? – очень порядочный былъ для выздного, и вдругъ сегодня, представьте себ, нался луку! Подсаживаетъ меня въ коляску, а я слышу – лукъ. Велла ему дома остаться, что же мн было длать… Шляпу вчера по всему Петербургу искала, и не нашла. Модели проданы, а сами не умютъ сдлать. Вотъ и надла изъ тхъ, что еще въ ма покупала. Нтъ, merci; черезъ недлю мы улетучиваемся. А куда вы отсюда?