Жюльетта взяла свечу, пересекла чердак, открыла дверь и, не отрывая взгляда от колебавшегося при каждом ее шаге пламени, бесшумно спустилась в дом. Стараясь не затушить пламя, освещающее лишь верхнюю часть ее лица, она дошла до этажа, где спали Ландрекур и г-жа Фасибе, и, спускаясь по ведущей в вестибюль лестнице, споткнулась на лестничной площадке о большое и легкое жестяное кашпо, которое опрокинулось и покатилось по деревянным ступеням, не имеющим летом коврового покрытия. Вероятно, именно из-за растерянности и удивления Жюльетта вместо того, чтобы вернуться в свое убежище, бросилась вслед за кашпо, которое она все равно не смогла бы ни догнать, ни остановить в его грохочущем падении. Пламя свечи не выдержало стремительности этого безумного движения, свеча потухла, и к Жюльетте, вынужденной остановиться из-за темноты на полдороге между двумя этажами, вновь вернулся здравый смысл. Она поняла, насколько глупо себя повела, и мысленно спрашивала себя, что ей делать, как вдруг услышала звук открывающейся двери и призывающий на помощь женский крик, прозвучавший, несмотря на ясно различимый в нем страх, весьма и весьма звучно. Замершая на месте Жюльетта услышала торопливые шаги и поняла, что Ландрекур побежал к г-же Фасибе. «Моя дорогая, моя дорогая, что с вами? — обратился он к ней, после чего дверь закрылась, грянул гром и воцарилась тишина. Держась за поручни, Жюльетта продолжила свой спуск. Пока она бродила по прихожей в поисках двери на кухню, Ландрекур, поддерживая Рози, уложил ее в постель и спросил, что случилось.

— Ужасный грохот, гул, низвержение, оглушительный, способный разбудить мертвых шум, — бормотала она, — разве вы не слышали?

— Нет. Я спал. Вы уверены, что это вам не приснилось?

— Приснилось? Мне? Андре, я не сошла с ума. Я никогда не сплю в ночь моего приезда в дом, в котором я никогда не была.

Вспышка молнии осветила комнату сквозь планки жалюзи и приоткрытые шторы, и раскат грома потряс здание. Г-жа Фасибе вздрогнула, и Ландрекур улыбнулся.

— Что вы об этом скажете? — спросил он.

— Это гром, и я его терпеть не могу.

— Прекрасно, моя дорогая, я уверен, что ваш сон был неглубок и в полусне вам послышалось все, о чем вы говорите. На самом же деле вы слышали гром. Что же это еще могло быть? Подумайте сами.

Рози не могла поверить в то, что она ошиблась, и чем больше Ландрекур совершенно искренне повторял ей: «Это был гром, только и всего», тем в большей степени она чувствовала себя смущенной и смешной, и тем больше страдало ее самолюбие.

— Я испугалась грозы, — промолвила она. — Вы видели когда-нибудь, человека, пораженного молнией?

Он заверил ее, что ей нечего бояться, что на крыше есть громоотвод, что он вообще-то любит пугливых женщин и что теперь не покинет ее, пока гроза не пойдет на убыль. Потом она рассказала ему о таинственных свойствах молний, которые могут делать людей заиками, превращать их в пыль, превращать негров в белых, а белых в негров и проделывать дырки в груде тарелок, не разбив ни одной из них.

— Просто не молнии, а какие-то фокусники, — заметил Ландрекур.

Они закурили, вздохнули, зевнули, подтрунивая над зевками друг друга, и предсказали друг другу на завтрашний день ясное небо.

— Давайте спать, — сказала Рози, — Андре, мне стыдно. Действительно, я не знаю, что мне привиделось, и теперь я боюсь, что вы обо мне подумаете.

— Не бойтесь ничего, любовь моя, это все, о чем я вас прошу.

— Ничего не бояться? Это легко сказать, — промолвила она.

Ландрекур посмотрел на нее. Он стоял, держась за ручку приоткрытой двери.

— Это правда, достаточно полюбить, как начинаешь всего бояться, — и добавил: — Хотите я осмотрю сейчас весь дом сверху донизу?

Именно в этот момент Жюльетта, напившаяся воды в кухне и все это время не смевшая шелохнуться, сочла, что Ландрекур вернулся к себе в комнаты и она может без опаски вернуться на чердак.

Безусловно, Ландрекур не мог предвидеть, какой эффект произведет на Рози его вопрос. Женщина, не чуждая кокетства, чей инстинкт не спит, в отличие от простушки, прекрасно чувствует тот момент, когда она может себе позволить некоторую инфантильность, позаимствовать у детей их ухватки, добавить себе привлекательности кажущейся наивностью, привнести в эту игру, которую она ведет со всей доступной ей грациозностью, нечто одновременно и тревожное, и нежное, то, что ласкает сердце мужчины и увеличивает его потребность защищать женщину. Рози в совершенстве владела этим искусством. Она увидела в вопросе, который ей задал Ландрекур, прекрасный повод показать себя ребенком и тем самым смягчить сердце любимого, которому она только что причинила неприятность. «Осмотрим, осмотрим, — воскликнула она, — может быть, мы обнаружим гром собственной персоной», — и с видом девчонки, смеющейся про себя придуманной ею шутке, она выскочила из постели, надела пеньюар и, словно не слыша Ландрекура, который повторял как раз то, что она хотела от него слышать: «Вы настоящий ребенок, вы простудитесь», устремилась в коридор, шепча: «Это людоед-волшебник, и мы свернем ему шею». Но вдруг она остановилась. Свет, двигающийся в глубине лестничной клетки, и звук шагов по поскрипывающим ступеням оборвали ее речь. Она отступила, повернула назад, испустила вздох, больше похожий на крик очень испуганного человека, и бросилась в свою комнату, как преследуемая лань.

В это мгновение появилась Жюльетта. Ландрекур стоял в темноте коридора и смотрел на нее. На Жюльетте была та же самая пижама, которую он ей накануне одолжил. Чуть завивающиеся кончики прямых волос касались плеч, и зажженная свеча, которую она держала в левой руке, стараясь правой рукой защитить пламя, освещала обращенное к нему в профиль лицо. Сосредоточенная, она с отсутствующим видом прошла по площадке, как по натянутому канату, ведущему ее домой.

Дверь в комнату Рози оставалась открытой.

— Послушайте, послушайте, это шаги. Зайдите сюда, прошу вас, не оставляйте меня одну, — говорила она.

Но Ландрекур, слышавший одновременно и шаги направлявшейся к своему убежищу Жюльетты, и этот тревожный призыв, не мог устоять перед желанием продлить еще на несколько мгновений пьянившее его недоразумение. Он счел, что лучше пока ничего не отвечать, и только несколько раз кашлянул.

— Шаги, шаги, — повторяла Рози.

— Нет, нет, вы ошиблись, это я кашляю, я поперхнулся, — и он вошел в комнату.