– Как видите.

– Хм… Это – результат моего тогдашнего посещения?

– Вы специально разыскали меня, чтобы выразить сочувствие? – усмехнулся иезуит. – Вот уж не думал, что ликвидаторы столь сентиментальны…

– Святой отец! – решительно начал Ривера после секундного раздумья, сделав Зырянову неприметный жест, означающий: «Предоставьте это дело мне!» – Помнится, я при расставании сказал тогда, что вы – хороший человек, правильный. Ну так вот…

У нас на руках – двое раненых, тяжелых. И спасением души своей клянусь – они не имеют к нашим делам никакого касательства: мирные путешественники из России, угодившие тут в графу «попутных потерь» на совершенно чужой войне… Но я не могу просить у вас убежища для них, не предупредив: по их следам может идти и полиция, и кое-кто много хуже полиции. Что вы скажете на это, святой отец?

– А то вы не знаете – чтО я скажу… – пробурчал иезуит. – Давайте, заносите своих русских – не под дождем же им там, раненым, валяться… А дальше – видно будет.

…При первом же взгляде на Расторопшина падре только присвистнул и обернулся к послушнику:

– Давай-ка дуй к сеньору Миллеру, живо: мы как раз через него проезжали – дорога тут одна, не перепутаешь.

– Это – куда? – мигом насторожился Зырянов.

– Тут, через холмы, есть хутор, хозяин – хороший человек, даст лошадь, за доктором сгонять.

– Прям так и даст, посреди ночи?

– Для меня – даст.

– Ну, спасибо вам, падре… – пробормотал резидент, успев уже сообразить: спустя час вся их секретность не будет иметь уже вообще никакого значения – что так, что эдак.

В дверях появился Ветлугин, с Сашей на руках – и тут стало твориться нечто странное. Падре как раз, сняв рясу и засучив рукава рубахи, готовился к перевязке – «…Ну-с, посмотрим, что здесь можно сделать, в рамках моих скромных медицинских навыков», – и взявшийся помогать ему Ривера сперва увидал, как внезапно перекосилась, переливая воду через край, жестяная миска в руках иезуита, лишь затем догадался взглянуть тому в лицо. «Он напуган… да что там – напуган, он в ужасе!..» – ошеломленно сообразил боевик; а ведь он-то знал: этот человек – точно не из боязливых…

– Силы небесные… – тихо вымолвил падре, сотворяя крестное знамение. – Причем тут врач – здесь нужен экзорцист!

– Вы это что, всерьез, святой отец?

– Нужен экзорцист, срочно – причем не моего уровня! – в неподдельном отчаянии повторил Игнасио, во все глаза глядя на спящего непробудным сном мальчика. – Поймите, я всего лишь – coadjutor formati spirituales*,

– ------------------------------------

– ------------------------------------

мне с этим не справиться! Ну, точно так же, как я не смог бы, с моей фельдшерской подготовкой, сам сделать вот этому сеньору полостную операцию!

– Простите, святой отец – не могли бы мы с вами уединиться, ненадолго? Ну, вроде как для исповеди?

– Вроде как – тогда? – безнадежно вздохнул иезуит.

– Да, именно.

– …Падре, – начал Ривера, когда они перешли в соседнюю комнату; здесь было уже чисто прибрано, и Спаситель глядел на них с распятия взглядом командира батальона, вынужденного выполнять бессмысленный приказ об обороне незащитимой позиции. – Падре, девушка – колдунья…

– Да, я вижу, – равнодушно отозвался Игнасио. – Желаете просигнализировать? – ну, так с этим не к нам, а к коллегам –доминиканцам…

– Она сильная колдунья, святой отец. Тамошние иерархи – если их можно так назвать – ее побаиваются.

– Вполне возможно. И что?

– И – она хочет спасти мальчика, по каким-то своим резонам. Раз уж терять все равно нечего, святой отец – пусть она попробует?

– Вы сошли с ума! – помотал головою падре. – Всему же есть пределы… «Изгонять Бафомета силою Вельзевула…»

– Я не силен в здешних синкретических культах, святой отец, но девушка говорила, что ее богиня, Эрзули, состоит в родстве-свойстве с Девой Марией. Что она, по-вашему, имела в виду?

– Скажите, – устало усмехнулся иезуит, – а сан принять – действительно собирался некогда ваш покойный командир, а не вы сами?..

– Неважно… Так что там насчет ее Эрзули?

– Ну, как… Лоа Эрзули (лоа – не совсем боги, но здесь это неважно) – один из самых сильных и уважаемых персонажей их пантеона. Символ совершенной женщины, ведает любовью, во всех оттенках этого чувства: от ритуального секса до девичьей нежности. И да – из наших святых, которых они тоже, в простоте своей, полагают пантеоном, они считают ее воплощением Деву Марию.

– Ну, я так и думал… Не мне вам объяснять, падре, что всё богословие иезуитов густо замешано на культе Марии; враги Ордена утверждают даже, будто культ тот – нехристианский и вообще не авраамический, но это уж пусть их… Простому народу вы объясняете, что через Иисуса спастись очень трудно, а вот с помощью Богоматери – легко; синкретизму Богоматери с местными культами вы не препятствуете, а то и прямо его поощряете… А ведь колдунья наша обращается именно к Деве Марии – как к воплощению своей Эрзули! Разве не означает сие, святой отец, что сила колдуньи будет предоставлена нам, здесь и сейчас, Господом нашим, и в конечном счете послужит Вечной Славе Его?