«Только бы не ей в рот, — думал он. — Вот будет позору-то…» И он крепился, изо всей силы стараясь удержать в себе кипящее семя.

Внезапно Зина выплюнула его член, встала с колен, прошла к низкой кушетке и села на нее, широко расставив ноги.

Он застонал точно раненый зверь и кинулся на Зину, на ходу распахивая полы халата. Она тем временем скинула туфли и легла на кушетку, свесив ноги. Николай Петрович сходу вошел в нее, натолкнулся на какую-то преграду и смял ее в одно мгновение.

— Не спеши, — прошептала Зина. — Сейчас шарик растворится, и тебе станет еще лучше.

И действительно — в чреве Зины становилось все горячее. Его охватил дурман, движения стали размеренными, отчего наслаждение волнами расходилось по всему телу до самой макушки. Зина протянула руку, взяла с пола бархатный валик и подложила себе под спину. Перед глазами Николая Петровича поплыли красные пятна, и за мгновение до того, как извергнуть семя, он полностью отключился. Пришел в себя, лежа на Зине ничком. В ушах стоял оглушительный треск. Первый громко хлопал в ладоши и кричал:

— Ай да Петрович, ай да Илья Муромец! А я и не подозревал, что в тебе столько силы бродит. Вот что значит иметь жену-комсомолочку!

Он вскочил, сбросив с себя Аллу. Ударил ее по заду, распахнул халат и велел: «Соси!», чем она и занялась очень старательно. Жестом он подозвал Зину — Николай Петрович к тому времени уже встал и, запахнув халат, наблюдал за происходящим. Зина поспешила к Первому, вихляя широкими бедрами. «Швы на чулках так и не перекосились, — отметил Николай Петрович. — Ну и деваха — высший класс!» Первый схватил ее за груди, стал жадно мять их, теребить.

— Ишь ты, как извивалась под ним. Поди, здорово он тебя распалил. А ведь у самого жена красавица, каких мало. Я другой раз смотрю на нее и думаю: хоть бы ночку в ее компании провести. И такое берет любопытство узнать, что делают в постели такие женщины, как Марья Сергеевна. Тебя спрашиваю, Петрович, что она делает в постели?

Николай Петрович промычал что-то нечленораздельное. До него не дошел смысл вопроса Первого.

— Да не прикидывайся дурачком. Говори честно: раком ее хоть раз ставил?

— Нет.

— Ну и дурак. Раком оно и тебе легче, и им приятнее. Правда, проказницы?

Зина улыбнулась и кивнула.

— Мы же от обезьян произошли, а обезьяны только так и харят. Сам видел в питомнике. У самца яйца кровью наливаются, а самка их лапами теребит… Они у нее длинные такие, чтобы везде доставать. Попробуй, Петрович, обязательно попробуй. Я Серафиму Антоновну смолоду только так и харил. Она аж кричала от восторга, а я ей рот ладонью зажимал — мы в ту пору в коммунальной квартире жили.

Вдруг лицо Первого побагровело. Он быстро и грубо повернул Зину спиной к себе, подтолкнул к кушетке. Алла встала с колен, облизываясь, точно кошка. Она провела указательным пальцем по промежности ставшей раком Зины, пощекотала ей между ног и с размаху вставила туда аппарат Первого. Он ойкнул, мгновенно испустил семя и, тяжело дыша, медленно сел на пол.

— Стар я совсем стал. А все еще хочется. Еще как хочется, — бормотал он.

Потом они ели рыбу на вертеле, жаркое из сайгака, кабаний бок с грибами, запивая все эти деликатесы сухими винами. Зина с Аллой вновь облачились в свои форменные платьица с крахмальными фартуками и как ни в чем не бывало им прислуживали. Николай Петрович уже склонен был подумать, что все это пригрезилось ему в пьяном сне, как вдруг Зина, меняя ему тарелки, шепнула:

— Ты здоровый мужик. Не то, что тот рохля. Я бы еще с удовольствием с тобой перепихнулась.

Он повернулся и посмотрел на девушку. Ее лицо оставалось невозмутимым, руки проворно собирали грязные тарелки.

Наконец подали чай с фруктами и большим свежеиспеченным тортом с шоколадными фигурами. Первый пригласил за стол девушек. Они к тому времени сняли свои форменные платьица и были в одинаковых ситцевых халатиках. «Ни дать, ни взять два невинных создания, — думал Николай Петрович, глядя на милые порозовевшие лица. — Надо же, близнецы и такие распущенные. Интересно, по сколько же им лет?»

Первый, пыхтя, пил из блюдца чай. Сейчас он напоминал Николаю Петровичу купца, чаевничающего в обществе двух дочерей. Николай Петрович украдкой нет-нет поглядывал на Зину. «Оно и эту, Аллу, неплохо бы попробовать, — вертелась дерзкая мысль. — Тоже, небось, хороша проказница. И где только они учатся всем этим штучкам?..»

И опять он вспомнил Нату — пятнадцатилетнего подростка. Было во всем ее облике что-то жалкое, просительное, чего никогда не было в ее родной сестре Агнессе. Ни в Зине, ни в Алле даже намека нет на забитость. Обе сытые, холеные, держатся спокойно, не без достоинства. Неужели им нравится отведенная им роль потаскух, да, да, именно потаскух при старых импотентах?..