Мы поселились в самом центре Варшавы в большой роскошной квартире, принадлежавшей матери Тадеуша. Большую часть своей жизни она проводила в Париже, и за порядком в квартире присматривала старая горничная Тереза. Она искренне любила Тадеуша — это я поняла сразу же, — ко мне отнеслась по-доброму, правда, не без настороженности. Тадеуш представил меня как свою жену, хотя мы должны были обвенчаться только на следующий день. Тереза всплеснула руками, всхлипнула, перекрестилась, спросила:

— Пани Брошкевич знает, что вы женились?

— Нет, Тереза, — ответил Тадеуш. — Это случилось внезапно. Юстина — воспитанница моего духовного наставника отца Юлиана. Я рассказывал тебе о нем. Это очень достойный и мудрый человек. К Юстине он относится как к родной дочери.

Пани Тереза улыбнулась мне, и я почувствовала, что буду иметь в ее лице союзницу. Мне почему-то показалось, что она недолюбливает свою хозяйку. И я не ошиблась.

На следующий день мы с Тадеушем обвенчались. Обряд совершил его друг, отец Кристиан, в присутствии весьма немногочисленных свидетелей. Потом мы, прихватив отца Кристиана и еще двух друзей Тадеуша, поехали в ресторан отпраздновать это событие.

Тадеуш был очень возбужден, пил много вина и неестественно громко смеялся. Когда мы вернулись домой, Тереза сообщила, что звонила из Парижа мать.

— Ты ей сказала? — как мне показалось, испуганно спросил Тадеуш.

— Нет, пан. Я даже не сказала, что вы в Варшаве.

— Милая, добрая Тереза…

Мне показалось, что в глазах Тадеуша блеснули слезы.

Вечером мы снова пили вино, сидя у ярко пылающего камина. У меня слипались глаза — я, можно сказать, не спала последние две ночи. Я задремала, откинувшись на мягкую спинку дивана. Когда проснулась, камин давно погас и в комнате было темно. Тадеуш куда-то исчез.

Я решила принять ванну. В коридоре горел свет, и я благополучно добралась до ванной комнаты, напустила воды, быстро разделась, блаженно вытянулась в ванне и закрыла глаза. Я надеялась, что Тадеуш уже уснул, и я смогу в эту ночь выспаться.

В спальне было темно. Мне не нравилась эта большая, заставленная громоздкой мебелью комната с широченной кроватью посередине, некогда служившая спальней родителям Тадеуша, но сейчас она показалась мне самым вожделенным местом на земле. Я скользнула под одеяло, моля Бога, чтобы не проснулся Тадеуш, но его в постели не оказалось. Я не успела удивиться этому открытию, потому что тут же провалилась в глубокий крепкий сон. Мне снились толстые змеи. Они опутали мое тело, но их прикосновение было мне приятно. И снова я чувствовала тяжесть и жар в низу живота. И чем крепче опутывали меня своими кольцами змеи, тем горячей становился этот жар.

Вдруг меня пронзила острая боль. Я вскрикнула — не знаю, во сне или наяву — и проснулась.

Я почувствовала, что мое тело больше не принадлежит мне. Им словно управляла какая-то сила, заставлявшая меня наперекор собственной воле испытывать удивительное — смешанное с болью — наслаждение. Оно нарастало, в конце концов заполнив все мое существо. Я далеко не сразу осознала, что со мной происходит — наслаждение было столь велико, что мозг отказывался принять его. Наконец оно достигло точки нестерпимого восторга, по телу волной прошла дрожь, оно стало пустым и невесомым. Какое-то время я лежала с закрытыми глазами, не в силах шевельнуть пальцем. Наконец открыла их.

Я лежала на левом боку, Тадеуш прижимался к моей спине, обхватив меня руками. Я слышала, как часто бьется его сердце, как учащенно он дышит Постепенно ко мне пришло и осознание того, что мы совершили не обычный — общепринятый между мужчиной и женщиной — акт любви, а содомический (я опять-таки знала это из своих учебников). Еще я знала, что это порицается и обществом, и законом. И я вдруг зарыдала.

— Что с тобой? — изумился Тадеуш. — Тебе было плохо со мной? Я сделал тебе очень больно?

Он приподнялся на постели и попытался заглянуть мне в лицо.

— Нет… Мне было очень хорошо, и оттого… оттого страшно, — рыдала я. — Мы с тобой преступники. Это… это запрещено законом.

— Но ведь мы с тобой муж и жена и можем делать все, что захотим, — попытался возразить Тадеуш. — Никто не вправе указывать, как нам ласкать друг друга.

— Но мы сделали плохо, очень плохо, и Господь обязательно накажет нас за это, — всхлипывала я. — Почему ты… не разбудил меня?

— Ты была удивительна во сне и отвечала на каждое мое движение так, как я того хотел. Я сам был словно во сне. Ты — настоящая Дева Мария, сошедшая с небес в мои объятья. Я не смею, не смею лишать тебя того, что дано тебе небом…

И снова он стал говорить о том, что обожает и даже боготворит меня именно за мою девственность и не посмеет отнять ее у меня.

И тут у меня впервые закралось подозрение, что Тадеуш не в своем уме. Но он опять начал целовать и ласкать мое тело, заставляя его трепетать от желания. На этот раз он целовал меня в самые интимные места, опаляя мою плоть жаром своего дыхания.

Это продолжалось очень долго, потом он затих, положив голову на мое лоно и обняв меня. Мы оба одновременно провалились в кромешный мрак тяжелого сна. Проснулись около полудня. Я увидела, что лежу поперек кровати абсолютно нагая с широко раздвинутыми ногами, между которых лежит Тадеуш. Мне сделалось безумно стыдно, я приподнялась, пытаясь натянуть на себя покрывало, и Тадеуш проснулся.