Дело было в Ростове, в штабе фронта. Ворошилов и Буденный прибыли сюда, кипя от гнева: их разъярил приказ командующего фронтом к 30 марта овладеть Туапсе. Они готовы были наброситься на Тухачевского с градом упреков, обвинив его в полном незнании возможностей конницы и в стремлении поставить ее под удар в горных ущельях. Хорошо еще, что первым, кто их встретил, был Серго Орджоникидзе.

— Приветствую героических освободителей Майкопа! — вскричал грузин, обладавший необузданным темпераментом, и заключил их в свои мощные объятия.

Это согрело души закадычных друзей и несколько утихомирило их. В кабинет к Тухачевскому они вошли уже более спокойными и стали доказывать невозможность и даже пагубность выполнения поставленной комфронтом задачи.

Приветливо встретив их, Тухачевский терпеливо выслушал их доводы.

Первым говорил Буденный:

— Разбитые части Второго Кубанского корпуса под прикрытием бронепоездов отходят к Хадыженской и Кабардинской. Наши передовые части дышат им в затылок. Однако, как вы должны знать, Первая Конная оказалась в горах. Тот, кто хоть чуточку петрит в кавалерийском деле, — эта стрела была явно направлена в Тухачевского, который в кавалерии никогда не служил, — тот должен понимать, что в горных условиях действия крупных масс конницы невозможны. Плюс ко всему в горных станицах нет фуража. Мы не просто ходатайствуем, но требуем освободить Конную армию от участия в боях за Туапсе. Нам нужен отдых.

Его тут же поддержал Ворошилов:

— Противник уже не представляет собой внушительной силы, и пехота вполне с ним справится.

— Какие же части будут добивать неприятеля? — спокойно спросил Тухачевский.

— Да вот хотя бы 34-я дивизия, — ответил Ворошилов. — Можно использовать и приданные нам две кавалерийские дивизии — Кавказскую и имени Блинова.

— Ваши предложения были бы приемлемы, если бы не одно «но»: они очень малочисленны, измотаны в боях не меньше вас и вряд ли справятся с противником.

— Это они-то малочисленны? — взвихрился Буденный. — Да у них сейчас добровольцев — тьма. И оружия — дай Бог каждому, у Деникина отбили.

Тухачевский задумался. Доводы Ворошилова и Буденного казались ему малоубедительными. В самом деле, еще один мощный рывок с использованием всех без исключения сил фронта — и точка в войне. Туапсе ведь совсем рядом, но два конника заупрямились, как взнузданные лошади. А тут еще Серго включился в разговор и неожиданно для Тухачевского встал на сторону Ворошилова и Буденного.

— Михаил Николаевич! — горячо воскликнул он. — А что, если они правы, эти храбрецы? — Он явно хотел польстить конникам, хотя, конечно, похвала была заслуженной. — А что, если эти храбрецы и впрямь глаголют истину? От Кабардинской до Туапсе — путь каторжный. Ты когда-нибудь ездил в Сочи? Нет. А я ездил. Там лесистые горы, ущелья, перевалы… Дорога — только по шпалам. Там на коне не развернешься. Да и Кубань вот-вот разольется, и наши славные конники останутся без продуктов и фуража.

— Все это я не сбрасываю со счетов, — ответил Тухачевский. — И эти опасения были бы обоснованными, если вести наступление черепашьими темпами. А если стремительно навалиться на врага — в несколько суток мы могли бы прижать его к морю и не дать ему опомниться и бежать на кораблях. А уж тогда можно было бы отдохнуть с чистой совестью.

Но Ворошилов и Буденный стояли на своем.

Тухачевский, наступив себе на горло, вынужден был согласиться.

— Хорошо, я приму решение, соответствующее вашей просьбе, хотя вы меня и не убедили. Я соглашаюсь лишь только потому, что Первой Конной армии предстоит переброска на Западный фронт. И все же — Хадыженская и Кабардинская — за вами. Чем быстрее овладеете этими станицами, тем быстрее сможете отвести армию на отдых.

Ворошилов заулыбался, а Буденный удовлетворенно разгладил усы.

— Первая Конная, у нас на хорошем счету, — продолжал Тухачевский. — Но в центре о ней по чьим-то докладам сложилось весьма негативное мнение.

— Это еще почему?! — гаркнул Буденный. — Кто может ткнуть в геройских конников своим паршивым пальцем?

— Владимиру Ильичу доложили, что конармейцы устроили грабежи в Новочеркасске. И что армия уже не такая боеспособная, как об этом докладывает ее командование, — вместо Тухачевского, ответил Орджоникидзе.

— Грязная клевета! Мы этих патентованных лжецов призовем к ответу! — грозно заявил Ворошилов.

— Мы тоже крайне возмущены! — совершенно искренне сказал Тухачевский.

— Не переживайте, Семен Михайлович, — успокоил его Орджоникидзе. — Я и Михаил Николаевич сразу же отмели эту клевету. И чтобы вы убедились, что мы не лукавим, вот почитайте.

И он вручил Ворошилову телеграфный бланк. Телеграмма предназначалась Ленину: