Гнусавый голос секретарши возвестил через интерком:

— Здесь Келли Слейтер. Желает вас видеть. У нее не назначена встреча с вами, но она утверждает, что отнимет всего лишь минуту вашего времени.

— Пусть войдет, — ответила Фрэнсис в переговорное устройство. Она нащупала под столом туфли, сунула в них ноги, встала и заправила выбившуюся строгую серую блузку обратно под пояс брюк.

Дверь робко приотворилась, и в кабинет заглянула Келли. Облаченная в розово-лиловые леггинсы, парусиновые тапочки на резиновой подошве и майку с логотипом «Нью-йоркских гигантов», она медлила, стеснительно прижимая руки к груди и не решаясь переступить порог.

— Простите, что надоедаю вам, — произнесла она едва слышно.

— Всегда рада тебя видеть. — Фрэнсис поманила ее жестом и указала на кресло, с которого предварительно скинула на пол стопку брошюр Ассоциации. — Пожалуйста, присаживайся.

— Да нет… Спасибо. Я ненадолго… Мне правда некогда, — добавила Келли, отведя взгляд.

— Как ты похудела! — не удержалась Фрэнсис от удивленного восклицания.

Действительно, перемена во внешности Келли была разительной. Раньше ее бедра свисали по бокам, когда она рисковала опуститься на складной стул в приемной, что вызывало тревогу, выдержит ли хлипкая мебель такой вес.

— Я скинула больше ста фунтов, — сообщила Келли.

Фрэнсис не знала, как отнестись к этому факту. В конце концов, не ее дело расспрашивать о причинах, подвигших молодую женщину на такой рискованный для здоровья эксперимент.

— Я боялась, что вы меня не узнаете, — смущенно улыбнулась Келли. — Я сама себя узнаю с трудом. Как-то непривычно, что я выгляжу такой маленькой…

— Маленькой — возможно, но по-прежнему храброй, — попыталась ободрить ее Фрэнсис. — Не так ли? Я рада, что ты держишься молодцом. Мы не виделись целую вечность.

— Восемь месяцев и две недели, — уточнила Келли и, нервно покусав губы, вдруг перешла на шепот: — Я должна перед вами извиниться.

— За что?

Келли ответила не сразу и сделала нелегкое признание совсем умирающим голосом:

— Я вернулась домой. Мэтт и я… мы опять вместе.

Фрэнсис чуть ли не ахнула от изумления. Такое невозможно было представить.

Келли состояла клиентом Ассоциации на протяжении нескольких лет, задолго до ее знакомства с Фрэнсис. Возмутительное поведение ее мужа оставалось безнаказанным из-за того, что Келли не доверяла молодому адвокату, назначенному вести дело на первом этапе. Юристы Ассоциации подбирались словно по определенному шаблону — юные симпатичные создания женского пола, большей частью выпускницы Фулхемского и Бруклинского юридических колледжей. Они были согласны трудиться за мизерное вознаграждение из самых благородных побуждений, но не имели представления, что такое работа в суде, и неспособны были противостоять агрессивному натиску защиты.

Адвокат Келли не составляла исключения, была так же наивна и неопытна, как и все прочие, и не имеющая надежной опоры несчастная женщина, запугиваемая супругом, каждый раз, когда назначалось слушание ее дела, отказывалась от иска, и обвинение рушилось.

Став президентом Ассоциации, Фрэнсис лично занялась защитой Келли после того, как муж сломал ей ключицу и вдобавок спустил с лестницы. Возможно, на Келли произвел впечатление двенадцатилетний прокурорский стаж нового союзника или помогли бессчетные беседы за чашечкой кофе в уединенном ресторанчике, но, так или иначе, Фрэнсис завоевала ее доверие. Однако этот успех и согласие Келли вновь добиваться через суд изоляции насильника Фрэнсис относила к тому переломному вечеру, когда Мэтт вздумал срывать свою злобу на их девятилетней дочери Корделии, трогательной малышке с восковым личиком, темно-рыжими косичками и робкой улыбкой, открывающей неровные зубки.

«Не подумайте, что он ее просто отшлепал. Он хотел изувечить ее. Я видела по его глазам, — шептала в телефонную трубку Келли. — Ему хотелось ударить ее побольнее. А ведь Корди всего лишь маленькая девочка…»

Шепот сменился рыданиями. Пока Келли плакала, у Фрэнсис сжималось сердце.

«Самое плохое, что Корди сделала за свою жизнь, — это пролила один раз клюквенный сок на ковер, — всхлипывая, продолжала Келли. — Если бы вы видели ее личико, ее слезы… — Наступило молчание, а потом Келли, немного придя в себя, заявила: — Корди не заслужила, чтобы с ней так обращались».

«И ты тоже», — так и вертелось на языке у Фрэнсис, но она знала, что слова в данном случае бесполезны. Никакие ободряющие призывы не могли заставить Келли обрести самоуважение, которого она напрочь была лишена. Пока не произойдет что-то ужасное, она будет мучиться, но терпеть. Задачей Фрэнсис было разбить эту скорлупу обреченности.

Потребовалось немало времени — несколько недель — и множество телефонных разговоров, неизменно на трагической ноте, чтобы Келли согласилась довести дело до конца. Получив судебное решение, Фрэнсис вместе с нею и полицейским сопровождением поспешила к ее жилищу в Риверхэде. Что поразило Фрэнсис, так это вполне обыденный и благополучный вид дома, построенного в стиле ранчо, с автоматически открывающимися воротами гаража, спутниковой антенной и красивыми шторами в каждом окне.

Пока Корделия ждала на заднем сиденье патрульной машины в обществе женщины-полицейского, доставившей девочку из школы, а Фрэнсис складывала в пластиковые мешки для мусора все подряд — туалетные принадлежности, одежду, альбомы с семейными фотографиями, игрушки и — по настоянию Келли — ее свадебное платье, Мэтт мрачно наблюдал эту суету из угла, заслоняя собой помещенную в рамку вышивку с текстом Двадцать третьего псалма. Над его головой была видна лишь первая строка — голубые буквы на белом шелковом фоне: «Господь — мой пастырь…»