«Что за чушь! — одернула она себя. — Тоже мне Том Сойер, мечтающий о собственных похоронах и раскаянии тети Полли!»

Алик устроил Ирине чудесную прогулку по Гурзуфу, заставляя водителя колесить по самым живописным местам. Она сначала беспокоилась — как бы не опоздать к возвращению съемочной группы, но Алик успокоил ее, сообщив, что до грота плыть, как минимум, час, там провозятся, да ведь еще и обратно ехать, и повторил сакраментальную фразу: в кино опоздать невозможно.

Ирина махнула рукой и принялась с удовольствием созерцать гурзуфские красоты.

Они поели в маленькой столовой, на удивление чистенькой и симпатичной, в которой кормили вполне сносно, и отправились к пристани, где их ожидал сюрприз…

Рядом с машиной режиссера и микроавтобусом операторской группы стояла шикарная черная «Волга», в которой сидели солидный мужчина в темных очках, темноволосая ярко накрашенная женщина, уши которой оттягивали огромные, немыслимой формы серьги, и двое беспокойных ребятишек. Мужчина окинул безразличным взглядом вышедших на пристань Алика и Ирину и отвернулся. Они тоже не проявили к чужакам особого интереса — мало ли кому может взбрести в голову помечтать, сидя в машине, на берегу моря?

Гораздо больше их взволновало появление… другого персонажа!

Рядом с пристанью на небольшой площадке были вкопаны стол и две скамьи. На одной из них сидело существо весьма жалкого вида: в немыслимых лохмотьях, встрепанное и грязное. Ирина брезгливо поморщилась и отвела глаза. Алик же, наоборот, пристально вгляделся в засуетившегося вдруг бомжа и коротко хохотнул. Бродяга встал и, виновато опустив плечи, съежившись и понурив голову, как побитая собака, побрел по направлению к пристани.

Он продвигался странными зигзагами, словно бы не знал наверняка, стоит ему подходить к Алику и Ирине или лучше воздержаться от этого.

— Давай, давай! — ехидно крикнул Алик. — Иди сюда, голубчик!

Ирина в недоумении вскинула на Житкова глаза, потом посмотрела на бомжа и… с удивлением узнала в нем Витю Кваснина.

— Алик! Будь человеком… — жалобно просипел «Карлсончик, который снова прилетел».

— Я-то буду, а что тебе Чекалина скажет? — заржал Алик, причмокнув губами, словно в предвкушении великолепного и неминуемого бемца.

Ирине стало неприятно, что человек, которого она считала… ну, если не хорошим, то уж, во всяком случае, не сволочью, способен на столь откровенное злорадство.

«Что? Нашелся кретин похлеще тебя? А ты и рад…» — с горечью подумала она и отвернулась.

— Ну и где тебя носило? — продолжал веселиться Житков.

— Ох, Алик… Ведь только и хотел пивка попить… Два мужика… Один здоровый такой, другой — кривой… — Видно было, что рассказ дается Вите с трудом, но вовсе не оттого, что он страдает от угрызений совести — это придется изображать потом под гневным взглядом пресветлых очей режиссера, оператора и директрисы, — а оттого, что его мучит убийственное похмелье. — Есть, говорят, пиво. Пошли. Ну я пошел…

— А что на тебе за клифт? — Веселью Алика не было предела.

— Так ограбили же… подчистую. Ни денег, ни паспорта, ни шмоток.

— Прямо тогда, что ли? Здоровый и кривой?

— Да нет. Потом. На хазе на какой-то. Не помню, как я туда попал…

— Ты вот что… — Житков стал серьезным. — Никому не говори, что где-то пил… И вообще… Тебе по башке дали и обокрали. Ты память потерял. А сегодня только вспомнил. Понял? И держись этой версии, кто бы что ни говорил. Никакого пива ты не искал — в кусты пошел отлить. Понял?

— Разболтает… — неуверенно протянул Кваснин, кивая на Ирину.

— Она? — Алик поднял брови. — Ни в жизнь!

Ирина улыбнулась. На душе у нее потеплело. Она хотя и понимала, что Кваснина следует взгреть по первое число, но незадачливого кретина Карлсончика было почему-то жаль. И потом, разумеется, ее несколько утешило то, что Алик, несмотря на насмешки над одичавшим, превратившимся в нелепое подобие снежного человека Квасниным, немедленно придумал, как попытаться его выгородить.

«Забавно русский люд относится к пьянству, — размышляла она. — Скандалит пьяная скотина где-нибудь в транспорте, а сердобольные старушки — в один голос: не троньте его, он же пьяный! Пьяный — значит юродивый, что ли?»

Когда, получив от Алика десятку, Кваснин бросился на поиски пива, Ирина неодобрительно сказала:

— Зря ты это. Вдруг опять потеряется?

— А если помрет от похмелюги? Лучше, что ли? — проворчал в ответ Житков.

На скамьях возле вкопанного в землю стола собралась по меньшей мере странная компания. Режиссер, директриса, оператор и солидный мужчина в очках из «Волги». Как выяснилось, это был Сергей Сергеевич Серебров — известный экстрасенс международного класса, согласившийся стать консультантом на картине «Безумие и страсть».