На следующий день Рите принесли большой букет роз, пакет с бананами и апельсинами и записку:

«Я вам очень благодарен. Если чем-то могу помочь, ради Бога, не стесняйтесь. Мой телефон 38-34-70.

Владислав Стоценко».

Записку она выбросила.

Рита занималась гимнастикой как одержимая, не слушая предупреждений и выговоров медсестер. Раиса Михайловна — ее лечащий врач — сказала, что выпишет ее через три дня.

«Я должна быть в форме! Я должна быть в форме!» — как заклинание твердила про себя Рита и занималась, занималась до седьмого пота, до темноты в глазах.

Наконец она прилегла на кровать поверх жесткого «кусачего» одеяла и блаженно вытянулась.

Из коридора послышался жалобный писк эфемерного создания — Людочки:

— Куда вы? Туда нельзя! Я вам ее сейчас в холл выведу!

Но дверь уже распахнулась, и в нее величественно вплыла Людмила Сергеевна — как всегда подтянутая, при прическе, надменная и суровая.

«Такую остановишь! — подумала Рита. — Что ж она раньше-то не появилась?»

— Здравствуй, Рита! — подчеркнуто официально обратилась к ней Людмила Сергеевна. Тут взгляд свекрови упал на стеклянные трехлитровые банки с букетами роз (их было уже три!), теснившиеся на Ритиной тумбочке, дверка которой не закрывалась — так много там было фруктов, несмотря на то что Рита постоянно всех угощала — и соседок и персонал. Губы Людмилы Сергеевны презрительно искривились. — Как я и предполагала, ты не теряешь времени даром!

Рита сначала не поняла ее намека, потом, задохнувшись от возмущения, попыталась ответить, но непреклонная свекровь слушать ее не стала.

— Я думаю, тут говорить не о чем! — безапелляционно заявила дама. — Я всегда была против этого брака. Но теперь у Сережи все наладится… Через три дня тебя выписывают; завтра я привезу сюда твои вещи — два чемодана, Сережа все собрал, так что не стоит его беспокоить… И авиабилет. Пришлось понести расходы, но это — лучший выход из создавшегося положения! Ты улетишь домой сразу после выписки из больницы.

Рита усмехнулась, желание объясняться со свекровью у нее пропало, но она все-таки произнесла:

— Вы запретили ему со мной видеться?

— О нет! — В голосе Людмилы Сергеевны прорезались нотки злорадства. — Неужели ты не понимаешь? И у тебя хватает наглости… Ведь выкидыш — результат твоего распутного поведения! И я наконец-то раскрыла сыну глаза! Связаться с такой шлюхой!..

— Что-о? — Глаза Риты округлились. — Моего распутного поведения?..

— И эти вот цветочки, — омерзительно ядовитым тоном продолжала свекровь, — лучшее тому подтверждение! Такие букеты дарят только шлюхам! Больше ты никого из нас не увидишь. Я передам билет твоему лечащему врачу, и… Открою ей глаза! И попрошу оградить нас… А то и милицию привлеку! У меня везде связи! И вообще, мы уже подали на развод!

— Да иди ты!.. — вдруг совершенно спокойно сказала Рита.

— Что? — Людмила Сергеевна замерла с открытым ртом.

— Пошла вон! — лениво бросила Рита и отвернулась. Несмотря на то, что ей удавалось сохранять внешнее спокойствие, ее всю трясло. Ах, она плохая? Ну так получите же! Она такой и будет. Такой, какой всегда считала ее свекровь.

— Хулиганка! Проститутка!

— Немедленно прекратите безобразие! — Людочка — хрупкая и маленькая по сравнению с высокой и дородной Людмилой Сергеевной — стояла перед ней с видом воробья, всерьез собравшегося атаковать ястреба. — Здесь больные, и вы не имеете права нарушать их покой!

Людочка была неподражаема. В ней чувствовалась такая непоколебимая решимость, что разбушевавшаяся матрона сникла и, круто развернувшись на каблуках, бросилась вон.

Рита взглянула на медсестру виновато и растерянно — ведь наверняка и она, как и все вокруг, слышала, что сказала о ней, Рите, ее бывшая (теперь это уже совершенно ясно!) свекровь.

Людочка кивнула ей и, вдруг лукаво улыбнувшись, подмигнула.

— От такой стервы надо бежать на край света! — громко сказала Петровна.

— Да я бы ей все глаза повыцарапала! — вскинулась боевая брошенка Валентина.

— Плюнь ты на нее, Рит! — посоветовала из дальнего угла светленькая пышноволосая Наташа.

Рита приподнялась на кровати и окинула своих соседок взглядом: все смотрели на нее, но никто — с презрением и осуждением, ей сочувствовали, ее понимали, ее жалели.

Она попыталась было что-то сказать, но голос изменил ей, и она громко разрыдалась…

Рита одевалась в кастелянской. Рядом с ней стояла Людочка и кивала.