Козырева долго давила на кнопку электрического звонка, и, хотя его трели подняли бы мертвого, никто не отзывался.

Из-за двери соседней квартиры высунулся острый, любопытный старушечий нос.

— Нету их никого! Уж три дня, почитай, — буркнула бабка и, разглядев посетительниц, звякнула цепочкой и выступила на лестничную клетку. Дородная и дебелая, она пахла пирогами и самодовольным благополучием.

— А вы кто будете? — неприветливо поинтересовалась она.

— Из детской комнаты милиции.

— Давно пора!.. — начала бабка злорадно, но Козырева ее перебила:

— Простите, а вы не знаете, где Саша и его родители?

— Сашка-то? Две ночи на чердаке ночевал, да я из домоуправления слесаря вызвала. Чердак и заперли. Здесь не бомжатник какой. Теперь небось к приятелям подался, таким же уркаганам.

Стелла стиснула зубы.

— А родители? — терпеливо выясняла Козырева.

— Сам — не знаю где, а его благоверную утром у магазина видела. Побиралась она.

— Спасибо. — Марина Игоревна повернулась, собравшись уходить.

Но старуха явно не считала разговор исчерпанным.

— И до каких же пор?! — возгласила она, приняв величественную позу. — До каких пор терпеть будем алкашей проклятых? Или нет на них управы? Раз он главным технологом был, так и тронуть его нельзя? Хоть он и в люпомена натурального превратился! Патанцияльно опасного! Дружки, что ли, заступаются прежние? Дак пусть лечут. Или сажайте мерзавцев, или выселяйте, а мы терпеть не желаем!

Завершив пламенную речь, старуха удалилась, а Марина Игоревна и Стелла уныло поплелись прочь.

— Ужасно, ужасно на все это смотреть. Геннадий Аркадьевич Россошанский действительно был главным технологом комбината, а Раиса Спиридоновна — главным специалистом в химлаборатории. Правда, это еще до меня… Я их уже такими застала. Потерявшими человеческий облик. Геннадий Аркадьевич совсем спился. Да и жена его… Слышали, что бабка сказала: побирается у магазина? И ведь что говорит: я бывший кандидат наук, пострадала от гонений руководства завода. Какие гонения? Кому она нужна была? За прогулы и за пьянство уволили. Так ведь кто терпеть-то будет? А еще иногда она бутылки собирает. Но Саша держится. В школу ходит. До сих пор и учился хорошо, хотя то голодный, то невыспавшийся. А вот последнее время… Тоже, говорят, видели его на том пустыре.

— Да что за пустырь-то? — спросила пораженная рассказом Козыревой Стелла.

— Собираются они там. В бытовке брошенной. Говорят, раньше от завода хотели строить что-то. Даже котлован начали рыть, да денег не хватило. Ну и…

— А, глупости! Что такого плохого мальчишки там делают? Курят? Дерутся? В карты играют? Так у нас за школой тоже пустырь был, мы его называли — клуб обормотов. Мальчишки там иногда даже выпивали! Завуч облавы постоянно устраивала. Девочки, конечно, возмущались и учителей поддерживали, а в десятом уже сами туда на большой перемене покурить бегали. Уж больно место удобное, к безделью располагающее… Кроме того, свободу чувствуешь. Как нигде!

Козырева кивнула:

— Курят, курят, да только не то, что вы думаете, Стелла, и не только курят! За последние три месяца восемь подростков, о которых известно, что они бывают на том злополучном пустыре, были задержаны в состоянии наркотического опьянения. И кражи участились. Как карманные, так и квартирные. Троих ребят уже в колонию отправили. А один парнишка вообще исчез… Чует мое сердце, стоит за этим кто-то, не обошлось без вмешательства взрослых. Зона рядом…

— Ну так и занялись бы этим вплотную! — возмутилась Стелла. — Раз такой рассадник преступности под боком.

— Во-первых, текучка заедает, а во-вторых, прочесывали мы пустырь. И неоднократно. Забирали ребят. Только молчат они. Слова не выжмешь. Или все это мои домыслы, как считает начальство, или запугали их сильно. А проституция среди малолетних? Она приняла просто угрожающие размеры с тех пор, как неподалеку от Сосновки начали строить новый комбинат. Там же целый городок для иностранных рабочих отгрохали! Вот и ездят девчонки туда валюту зарабатывать… Знаете, как они это место называют? Наш «Метрополь»! И здесь я чувствую чью-то опытную жестокую руку! Подмял их кто-то под себя — настоящий волк, хитрый, злобный, матерый… Но и эти как в рот воды набрали, молчат. А нам бы хоть ниточку. Хоть бы слабенькую зацепочку. Хоть намек. — Козырева понурилась и замолчала.

Замолчала и Стелла, погрузившись в глубокую задумчивость. Ей больше никуда не хотелось идти. Она уже насмотрелась сегодня грязи и жестокости, прикоснулась к изломанным, горьким судьбам, хлебнула от чаши чужих страданий… Страданий ни в чем не повинных детей.

— Здравствуйте, Ольга Федоровна! — обратилась Козырева к открывшей им дверь невзрачной женщине со стянутыми на затылке в «фигу» редкими тусклыми волосами и скорбным лицом христианской мученицы.

— Проходите, Марина Игоревна, — ответила та, поджав узкие бледные губы.