Дмитрий Михайлович ни на минуту не прекращал своей деятельности: он составлял обзоры и листовки, старался как можно больше беседовать с узниками, если удавалось, то «по ошибке» заглядывал и в соседние бараки.

Вот характерный факт. Зайдя в один из госпитальных бараков, Дмитрий Михайлович услышал, как кто-то стонет. Он подошел к больному — им оказался советский командир Т. Б. Кублицкий. Тот лежал недвижимо на нарах. Есть он не мог: у него была высокая температура.

У изголовья больного сидели его друзья — младшие лейтенанты Павел Вишнев и Юрий Овчаренко и безуспешно уговаривали Кублицкого съесть хоть ложку мучной баланды.

— Не надо, Павел, ешь сам, дай мне спокойно умереть, — простонал Кублицкий, когда Вишнев поднес к его рту ложку с супом.

Наблюдая все это, Дмитрий Михайлович сказал:

— Умереть, братец, не долго. Каждая наша смерть — радость для врага, так зачем же доставлять ему такое удовольствие? Надо жить, для Родины надо шить! А чтобы жить, надо все есть, за исключением отравы.

Генерал участливо расспрашивал больного, кто он, откуда родом, о его семье.

— У меня тоже сын и две дочки растут… Что поделаешь — война. Но это на время. Недолго осталось терпеть. Дело идет к концу. Гитлер катится по наклонной плоскости к полному краху… Надо жить и бороться всем, чем можно, в любых условиях.

В бараке стало удивительно тихо.

— Так аппетита, говорите, нет? — спросил Дмитрий Михайлович Кублицкого и тут же сам ответил: — Да, меню, конечно, неаппетитное и неудобоваримое. Было бы странно, если бы мы здесь, у врага, имели все, что нам нужно. Единственное, что нам здесь разрешается, это обходиться без аппетита… Вам бы, дружок, неплохо было бы где-нибудь луковицу достать, перебить вкус баланды…

Тотчас откуда-то появилась луковица. Карбышев вынул из кармана своей серой солдатской шинели нож и, подавая его одному из приятелей Кублицкого, посоветовал:

— Разрежьте луковицу на дольки и давайте больному по кусочку. Кормите его, пока не придет аппетит, — добавил он, улыбаясь.

И позже Карбышев наведывался к Кублицкому, который медленно поправлялся.

Между тем пребыванию Карбышева в Лангвассере наступил конец.

«19 июня, — вспоминает П. П. Кошкаров, — немецкий штабарцт гестаповец Метерлинг вместе с главным врачом русского блока Нойманом производил обход больных. Начали его с палаты генералов. Карбышев, Павлов, Зайцев и Зусманович лежали на койках, а генерал Самохин стоял, облокотившись на нары. Когда в палату вошел гестаповский офицер, наши генералы не обратили на него никакого внимания. Гестаповец пришел в ярость и раскричался на Самохина, почему он не встал по команде „смирно“ и не приветствовал его.

Самохин перебил его и по-немецки ответил:

— Не забывайте, капитан, что я генерал Красной Армии Советского Союза, и не только я, но и все здесь находящиеся требуем более корректного отношения и вежливого обращения. Кстати, вам не к лицу как штабарцту кричать в госпитале, где лежат больные. Извольте соблюдать элементарные правила Красного Креста.

Гестаповец плюнул на пол, что-то прорычал и стремительно выскочил из палаты.

Обход закончился. Все с волнением стали ждать последствий. На следующий день пришел приказ о выписке Самохина из госпиталя в общелагерный генеральский барак 7-Ц. Карбышев сразу потребовал, чтобы приказ был отменен, а штабарцт Метерлинг принес извинение, в противном случае он, генерал Карбышев, также настаивает на выписке из этого госпиталя.

Узнав об этом, штабарцт запретил выписывать из госпиталя тяжело больного Карбышева, полагая, что генерал сам откажется от своего протеста. Но Дмитрий Михайлович твердо стоял на своем.

Друзья и товарищи пытались уговорить генерала остаться в госпитале, еще хоть немного подлечиться, но Карбышев не хотел ничего слышать. Тогда начали собирать его в общелагерный блок 7-Ц.

Крымпотич, Евтиядис и Нойман нашли для Карбышева теплые вещи, белье, продукты. В тот же день после обеда комендант лагеря и начальник гестапо прислали конвой, чтобы сопроводить генерала в общий лагерь.

Больные госпиталя — все, кто мог ходить, — вышли из бараков проститься с Карбышевым, проводить его.

У ворот общелагерного блока 7-Ц Карбышева встретил гестаповский офицер и приказал солдатам обыскать генерала. Ничего запретного у него не нашли, но отобрали теплые вещи и продукты. В этот момент к воротам подошли генералы Самохин и Мельников. Они возмутились произволом гестаповского офицера и потребовали, чтобы немедленно вызвали коменданта лагеря Пелита. Ретивый гестаповец струсил и поторопился вернуть отобранное.

Карбышев вместе с Самохиным и Мельниковым направился в генеральский барак».

Тем временем гестапо, проверяя «личное дело» генерала Карбышева, присовокупило к нему дополнительные материалы. Особое внимание было обращено на отметку, сделанную еще в Берлине: «Направить в концлагерь уничтожения, никаких скидок на чин и возраст».

Над Карбышевым нависла реальная угроза перевода в лагерь смерти.

Друзья и товарищи по бараку не раз предупреждали генерала:

— Дмитрий Михайлович, будьте осторожны, за вами следят, вами слишком часто интересуется комендант лагеря Пелит.