— Медленнее, Герман Васильевич! Я пишу крупнее и разборчивее, и мне нужно, естественно, больше времени, — протестовала Лида, стряхивая пепел с сигареты в пепельницу.

— Где вы застряли? — терпеливо спросил Герман.

— Как неуважительно! Я остановилась на червеобразном отростке. Что с ним?

— «…червеобразный отросток длиной десять сантиметров, спаянный…» — повторил медленно Герман.

— Ну, спаянный… Дальше! Вы замечали, что диктуете страшно неритмично?

Герман рассмеялся:

— Вы просто невыносимы, Лидия Антоновна.

— Вот это уже лучше. А если бы вы назвали меня Лидой, это было бы замечательно. Я готова уже заняться стенографией.

После случившегося вчера Герман чувствовал себя наедине с нею еще более скованным и неестественным, чем обычно.

— Как вы насчет стенографии? — напомнила Лида.

— Это лишнее, — сказал он спокойно.

— А что нужно мне предпринять, чтобы стать ближе вам? — серьезно спросила она, гася сигарету и не отрывая от него взгляда.

— Наверное, это вообще не нужно, — тихо ответил он.

— Нет! — Лида легко поднялась. — Не смей так говорить! Неужели ты не видишь, что мы нашли друг друга? И может быть, всю жизнь искали… — неожиданно страстно заговорила она. — Я ночь думала об этом… Пока мы идем инстинктивно, как звери, но ведь мы и не запрограммированные машины. Я знаю, что говорю… Ну, поверь мне, прошу! — Она умоляла и требовала. И вдруг улыбнулась: — Пойдем сегодня в кино…

Он смотрел на нее, не узнавая. Страстная тяга к счастью сквозила во всех словах, движениях, поступках этой женщины, естественная и нередко так тщательно скрываемая людьми тяга.

— Пойдем, — сказал он, и это было как во сне, который вдруг приоткрывает в тебе нечто, долгие годы скрытое и необходимое…

— Ну вот, — с облегчением вздохнула она. — Все будет хорошо…

В ординаторскую шумно ввалились Кирш и Валентин Ильич. Распаренные, в полотняных штанах и рубахах без ворота, они походили на поваров, только что отошедших от горячей плиты.

— Ну и отросток, черт его побери! Уполз к самой печени, пришлось расширяться, — сказал Кирш, направляясь к телефону. Поставил на Германов стол широкие локти, стал набирать номер. Так приятно было после операций согнуться!

Валентин Ильич взял из своего халата, висевшего на окне, сигареты, сел на диван и закурил.

— Алло, девушка! Это роддом?.. Какой магазин?.. — Кирш постучал по рычажку, снова стал набирать номер. — Как хорошо оперировать, когда параллельно идет лекция! Тишина, покой… Алло! Справочная?

Герман стал снова диктовать, а Лида села и застрочила в журнале, стараясь поспевать за ним.

— …А давно вы получили сведения из отделений? — допытывался Кирш по телефону. — Ну, девушка, мы же договорились, что за час могла родиться уже и тройня… Да, это все я… Здравствуйте. — Он рассмеялся в трубку. — А может быть, я именно и хочу тройню!.. Узнайте, пожалуйста, я подожду…

— Непонятно, — озабоченно сказал Кирш, повесив трубку. — Просто не знаю, что и делать…

— Что там еще? — спросил Герман.

— Все то же. Сроки-то вышли… Я чувствую, как вокруг нее крутятся там, и это неспроста.

— Только без паники! Думаешь, родить так просто, — сказала Лида.

— Лидочка, не впервой ведь…

— Раз на раз не приходится.

— Иди-ка лучше на обход, — посоветовал Герман. — Отвлекись.

— О! Дайте хоть передохнуть. — Алексей Павлович грузно плюхнулся на диван, раскинув большие свои руки по его спинке.

В этот момент постучали.

— Разрешите? — Вошел Тузлеев и остановился у двери. — Я к вам, Герман Васильевич.

— Проходите, пожалуйста. — Герман расписался под протоколом и слегка отодвинул от себя историю болезни.

— Если помните, я просил сменить мне лечащего врача, — все так же от двери сказал Тузлеев. — А сейчас на обхода выясняется, что ничего не изменилось.

Теперь уже все в ординаторской внимательно смотрели на него.

— Видите ли, Тузлеев, — после паузы заговорил Герман, — вы, если не ошибаюсь, четвертый раз на нашем отделении…

— Пятый, — сурово поправил Тузлеев.

— Ну вот… И все последние годы вас лечила Прасковья Михайловна…

— Именно. А что толку?

— Вам много лет назад объясняли, — терпеливо продолжал Герман, — что без операции ожидать значительного улучшения нельзя…

— Она меня и без операции едва не угробила!

— Ну что вы, Тузлеев! Разве так можно? — возмутился Кирш.

Лида закурила новую сигарету, прищурившись от дыма, разглядывала Тузлеева.

— А эксперименты на больных можно устраивать? — зловеще спросил Тузлеев.