Боцман оглянулся на инженеров. Те громко спорили.

— Как вам угодно, сэр, но подобной стратегией вы ничего не добьетесь, — говорил сухо Торгут. — Нельзя людей ставить ниже животных. Даже верблюд кусает погонщика, если тот его мучит. Эти ребята буквально спасли корабль.

Чиф-инженер раздраженно поморщился.

— По-вашему, во всем виноват мистер Беренс?

— Конечно… и если дело дойдет до суда, я подтвержу это в консульстве.

Он показал быстрым движением на манометр и, снизив тон, продолжал:

— Вы понимаете: пар упал, машина почти не работает… Если не сговориться с командой, корабль остановится. Эти люди ведут корабль!

Чиф-инженер пнул ногой дверку.

— Черт с ними, сговаривайтесь!.. В первом же американском порту я их всех выгоню к дьяволу, — пробормотал он, скрываясь в кубрике.

Торгут проворно слез вниз.

— Вы, чистота корабельная, — обратился он с легким пренебрежением к боцману и матросам, — чего еще ждете? Марш наверх за начальником, пока эти парни не почернили вас углем!

Матросы обрадованно полезли назад на палубу. Кочегары и угольщики заулыбались.

— Никак опять наступление, — с притворным испугом проговорил Шорти. — Сдавай, ребята, оружие: третий механик приказ от чифа несет.

Торгут остерегающе показал на манометр.

— Ладно, мальцы, шутки после. Топки скоро погаснут. Давай шуровать.

Янг-Чен торопливо схватил лопату.

— Хо!.. Моя работай, тюан, — сказал он с готовностью.

Бертье остановил его за плечо, нажав всей тяжестью богатырской ладони.

— Постой, Янг-Чен. Узнай прежде мирные условия. Приняты наши требования? Нет?

Механик улыбнулся.

— Могу обещать одно, — сказал он серьезно. — Если второй инженер не будет уволен, я сам уйду с корабля и всем, кто захочет уйти отсюда, гарантирую работу на новом судне. У меня в Сиэтле знакомство большое. На мели не останемся.

— Мир заключен, начинай шуровать! — весело крикнул Шорти, передавая резак корейцу. Ким распахнул дверцу топки.

— Живо! Поднять пар! — метнулся за ним француз.

— Угля! — крикнул Янг-Чен.

— Везу угля, — разом откликнулись негр и ирландец, подталкивая вагонетки к шахте.

Ярцев и Наль, не начиная работать, подошли вместе к младшему механику.

— Тедди Бридж ранен в голову, — сказал Ярцев. — Разрешите перенести его в кубрик на койку, он совершенно не может двигаться.

Механик посмотрел на часы.

— Идите, ребята. Справимся здесь без вас. Через пятнадцать минут придет смена.

Он молодо выпрямился и закричал бодро:

— Давай, давай шуровать!.. Гарантирую выход на берег и по двадцать долларов аванса!.. Завтра будем в Японии.

В крупных японских городах, на окраинах, можно увидеть узкие длинные дома, разделенные на крохотные квартиры в две и даже одну комнату, где живут рабочие и малоимущие из мелкой буржуазии. Эти жилища для бедняков носят названия нагая. Большинство из них — одноэтажные, с выходами на улицу, но изредка, для семейств более зажиточных, предприниматели сооружают постройки в два этажа, где каждая квартира имеет свой мезонин.

Светлоокрашенный дом на Юраку-чо был, в сущности, таким же нагая для бедняков, но не японских, а европейских и потому с бамбуковой и соломенной мебелью и более плотными внутренними стенами. Дом разделялся на две половины с отдельными выходами. В одной из них поселились Ярцев и Наль Сенузи.

Благодаря корабельным карточкам им удалось сойти беспрепятственно в Иокогаме, якобы для гулянки в порту. Здесь все трое сели на электрический поезд и через час уже были в Токио, где Ярцев работал когда-то в американско-японской фирме и рассчитывал теперь на поддержку старых друзей.

Эрна чувствовала себя плохо. Ее пришлось поместить в больницу. Ранение в голову вызвало острое нервное расстройство, грозившее осложнениями.

За это время Ярцев успел разыскать своего старого друга профессора Таками и по его рекомендации устроился личным секретарем директора «Общества изучения Запада». Наля, как знающего японский и русский языки, приняли туда тоже в качестве переводчика издательства.

Редакция и главная контора «Общества изучения Запада» помещались в большом двухэтажном доме, где при помощи раздвижных тонких стен, а где надо и ширм, директор нагородил всевозможные кабинеты, отделы и отделения, создав этим видимость мощного предприятия. Полновластным хозяином предприятия являлся издатель Имада — узкогрудый, изящный японец с северной белой кожей и беспокойными глазами. Кабинет его был отделан и обставлен по-европейски, с претензией на, роскошь. Вдоль стен возвышались зеркальные книжные шкафы. Перед огромным венецианским окном стоял письменный стол с блестящими инкрустациями, а напротив, около стены, обитый зеленым сукном стол попроще, предназначенный для личного секретаря.