Девушка вскоре забеременела. Управляющий и его супруга, боясь общественного скандала, а еще больше судебного дела, поторопились договориться с обоими потерпевшими, сыграв на их обоюдной привязанности и выдав им крупную сумму рингитов на свадьбу. Вскоре молодоженов перевели с нефтяных промыслов «Мадо» в концессию «Твальф-Деза», откуда, не без содействия Ван-Ганзена, на нефтяные разведки близ Семаранга и, наконец, снова в «Мадо-Дьепон», где Тан Сенузи сделался скоро бурильным мастером. К этому времени у яванца уже подрастало детей: младший сын Наль и старшая девочка Эрна, названная так по желанию жены управляющего.

Вплоть до своего отъезда в Голландию Эвелина Ван-Ганзен, с согласия мужа, посылала девочке «на уроки музыки и английского языка», заботясь об ее воспитании.

Нефтяные промыслы Дорской компании разрастались. Заработки бурильного мастера увеличивались, и его дети могли получить почти европейское образование.

Но Сизуэ в домашнем быту и привычках оставалась японкой; по-прежнему носила японскую одежду, стряпала национальные кушанья и, находясь без мужа с детьми, старалась говорить с ними на своем родном языке. Дети ей заменяли родину…

Весною тысяча девятьсот двадцать седьмого года Сизуэ неожиданно заболела тропической малярией и умерла.

Прошло еще несколько лет. Эрна уже окончила среднюю школу и поступила в институт иностранных языков, на русское отделение…

Наль был в последнем классе, когда зимою на нефтяную концессию обрушился ураган. Под порывами ветра гудели и вздрагивали трубы бензинного завода «Мадо-Дьепон». Вдруг одна из труб пошатнулась. Ураган разорвал стальные оттяжки. Железная махина накренилась над раскаленными печами, над нефтепроводом и цистернами, полными бензина. К месту аварии согнали рабочих. Быстро примчались пожарные, но все их усилия были тщетны: пожарная лестница не доставала до места крепления оттяжек. Тогда у подножия трубы соорудили из столбов мачту высотой в двадцать метров. К ней приделали блок и подвесили бадью. В этой бадье необходимо было подняться до верха мачты и прикрепить к трубе новые оттяжки. Управляющий вызвал желающего, но предприятие было слишком рискованное: шквалистый ветер все больше и больше кренил трубу, готовую обрушиться на цистерны. Люди боязливо переминались и молча оглядывались друг на друга.

Управляющий то угрожал, то обещал большую награду, но рисковать своей головой не хотел никто. В эту минуту к заводу подбежал Тан Сенузи, который только что возвратился из Тьепи. Не раздумывая ни минуты, бурильный мастер вскочил в бадью и деловито распорядился начать подъем. Заскрипел блок, натянулись канаты. Мачта стала раскачиваться из стороны в сторону. На огромной высоте бадью с силой ударило о трубу. Крутясь в воздухе, вниз полетел головной платок. Многие, следившие за бадьей, опустили глаза, чтобы не видеть, как в борьбе с ураганом гибнет смельчак. Но Тан Сенузи уже обрубал старые. оттяжки и крепил новые прочные тросы.

Около часа его душило ветром, швыряло и било о трубу… В самый последний момент, когда управляющий уже стал улыбаться, так как труба становилась на место, бурильного мастера швырнуло порывом ветра так сильно, что он ударился головой о железо и лишился сознания…

Рана оказалась тяжелой. Тан Сенузи с этого времени начал слепнуть. Скоро его уволили, назначив за подвиг небольшое единовременное пособие. Тогда, по совету брата, только что освобожденного из тюрьмы «Ноуса Кембанг», известной своими застенками и малярийными комарами, Тан Сенузи первый раз в жизни осмелился поднять голос против хозяев. Он подал на Дорскую компанию в суд, требуя компенсации за увечье.

Либеральный судья, бывший член Сарекат-Раята [2] , присудил старику пожизненную пенсию за счет нефтяной концессии «Мадо-Дьепон». Бурильный мастер торжествовал, но радость была преждевременной. Дельцы из Дорской компании нашли размер пенсии слишком высоким и поручили своим юристам опротестовать постановление, представив все дело так, как будто увечье произошло по собственной неосторожности потерпевшего. Началась бесконечная судебная волокита, в результате которой дело назначили на Пересмотр в сурабайском суде.

Старый полуслепой Тан Сенузи за все это время не получил от компании ни одного талера, но продолжал упорно отстаивать свое право, надеясь на беспристрастие законов. Наль относился к исходу дела скептически, убеждая отца бросить напрасную трепку нервов и сил и не тратить последние гроши на судебную волокиту. Но старик твердо стоял на своем: законы не могут обманывать, справедливость восторжествует! В этой слепой детской вере бурильного мастера поддерживала его падчерица Эрна. Впрочем, старик никогда не считал ее падчерицей, любя как родную дочь.

Наль очень походил на сестру: почти тот же рост, та же крепкая грудь и неширокие плечи; тот же угловатый овал лица, решительный подбородок и маленький рот. Но если Эрна казалась почти вполне европейкой, то ее брат, несмотря на все сходство, был законченным представителем желтой расы. Длинный косой разрез его глаз, то оживленных, то очень задумчивых; широкий спокойный лоб и бугорки скул роднили его облик с наиболее удачными изображениями молодого Сидхархи Готамы, прозванного впоследствии Буддой. Во всяком случае, так показалось Ярцеву, любившему, делать экскурсы в далекое прошлое. Наль был бесспорно менее красив, чем сестра, но в его желто-смуглом лице и во взгляде было что-то свое, глубокое и устойчивое, делавшее его черты не менее значительными, чем подвижное и тонкое лицо Эрны…