тихо, но с большим чувством пропел он одну строфу из романса Рахманинова и оборвал на полуслове.

— Какая прекрасная мелодия! — сказала Эрна, отпивая медленными глотками разбавленное водой вино и закусывая плодом мангустана, прохлаждающий кисловатый вкус которого утолял жажду не меньше шербета.

С улицы доносился грохот лебедок и грузовиков. Официант подошел к окну и поднял одну из штор; на золотистых обоях вспыхнул неровными пятнами полдень.

Из окна ресторана были видны сине-зеленые воды Яванского моря, уходившие к коралловым островам.

Оттого, что даль была живописна и ярко светило солнце; оттого, что в безлюдье широкого зала стояли прохлада и свежесть и вино слегка действовало на голову, вызывая благодушное настроение, Ярцев, отдаваясь воспоминаниям, заговорил о себе откровеннее, как будто намереваясь раскрыть себя перед девушкой до конца. Но вдруг он прервал рассказ, спрятал в карман потухшую трубку и с иронией пробормотал:

— Хватит перебирать старую рухлядь. Поговорим лучше о вас.

— Вам больно вспоминать прошлое? — спросила Эрна, облокотясь на стол.

Она смотрела на Ярцева, как и прежде, серьезным внимательным взглядом, освещенным изнутри теплым блеском доверия, но теперь к этому чувству примешивалось еще острое любопытство.

— Почему вы уехали из России? — добавила она с живостью. — И как странно, что вы не вернулись туда даже после великой революции. Что вас здесь держит?

Ярцев ответил не сразу. Минуты две или три оба сидели в задумчивости.

— Сказать по совести, — произнес он со вздохом, — самому надоело шататься по свету. Везде люди одни и те же и везде живут одинаково. Вся разница в том, что в одном месте водку делают из пшеницы, в другом — из риса, в третьем — из тутовых ягод… Разве вот только Россия… Да и та из яйца вылупляется… Но Россию люблю, и жить без нее мне трудно!

В голосе его прозвучала глубокая тоска. Эрна почувствовала, как теплая волна сострадания подошла к ее сердцу.

— Для меня вы загадка, Костя. В вас столько противоречивых мыслей и чувств, ваши поступки так неожиданны, что я невольно теряюсь. Может быть, это все оттого, что я с совершенно иной психологией…

На мгновение девушке показалось, что Ярцев хочет ей что-то открыть — серьезное и таинственное, но он опустил глаза вниз, лязгнул ножом по пустому краю тарелки мимо куска ветчины и, усмехнувшись своей рассеянности, раздельно ответил:

— Я не загадочный, а больной человек! Трудно сказать вам все, да и к чему?… Все равно не поможете… Не принимайте только меня за болящего духом белогвардейца, паршивого эмигранта от революции. Я никогда не боролся против трудящихся!.. Запомните это, Эрна.

Она наклонилась к стакану, разбавляя вино водой, Потревоженная неясными для нее самой разнородными ощущениями. Румянец с ее смуглых щек вдруг исчез, как после сильного утомления.

— У каждого есть свое больное, — произнесла она тихо.

В словах ее, в тоне, в движениях было что-то от взрослой девушки и подростка, и потому казалась она то одной, то другой.

— Буддизм говорит: «Искорени жажду жизни и уважай жизнь, как те, кто жаждет ее», — сказал задумчиво Ярцев. — Что ж, это не плохо, а для нашего брата бродяги и совсем поучительно:

Он выпустил густой дым и нараспев повторил:

— «В нем струны тихой музыкой дрожат…» И красиво, и хорошо, и верно!..

Он посмотрел через окно на море и перевел взор на девушку, взглянув ей прямо в глаза. Ее поразило, что в этом глубоком, обычно слегка насмешливом или бесстрастном взгляде теперь мерцала тоска, неизъяснимая и тревожная. И опять, как уже много раз прежде, она вдруг с болью подумала, что этот замкнутый, странный, но, несомненно, по-своему искренний человек упрямо показывает себя миру не тем, какой он в действительности. Она опустила ресницы, рассеянно посмотрев на его остроносый американский башмак с замшевым верхом.

— Радостность миновала… а сами не перестаете скитаться, — пожала она плечом, продолжая смотреть ему на ноги.

— Судьба, — ответил он с грустной усмешкой, но; видя, что странная его философия действует на девушку неприятно, круто переменил разговор и стал рассказывать юмористический эпизод из своих путешествий по Африке.

Когда они вышли из ресторана, Эрна снова была беспечной и шаловливой, как утром на пароходе, какой он привык ее видеть во время совместных поездок на острова.