Шрифт:
Ощущение времени вообще стерлось. И началось тихое сумасшествие. Одно хорошо — ни сожалений, ни злости, никаких других эмоций не осталось. Звенящая янтарная тишина.
Именно сумасшествие привело к странному эффекту — "янтарь" стал сливаться с сознанием. Точнее, сознание стало растворять в себе "янтарь". Появился даже какой-то суррогат расстояния — та область "янтаря", что становилась "его". Эта область росла, росла, росла… Кстати, это стало суррогатом времени — в прошлом году он находился в этой точке, а сейчас — уже вот туточки.
А потом областей "янтаря", не занятых его сознанием, не осталось. И он понял, что постиг движение.
И остановился он в своем движении и подумал — хорошо! Подумал. Наконец-то подумал.
Ощутил форму закаменевшего куска смолы — гладкий чуть вытянутый и сплюснутый камушек, который так удобно и приятно держать в ладошке.
Появились мысли, цепочки ассоциаций, и даже…
— Па! Смотри! Янтарь!
— Это не янтарь, Жень. Это кусочек стекла. Какой-то нехороший дядя выбросил в море бутылку из-под пива. Бутылка разбилась. Кусочек стекла обкатало морским песком, вот он и стал таким гладким.
— А тетя могла выбросить бутылку?
— Могла.
— Эта тетя тоже нехорошая?
— Не знаю. Надо бы взглянуть на эту тетю — оценить размер… нехорошести.
— Толь! Ты чему ребенка учишь?!
— Ма! Ма! А я нашла кусочек стекла!
— Выброси сейчас же, доча! Поранишься!
— Не поранюся! Па сказал, что его обкатало морским песком. Он гладкий. Об него нельзя пораниться!
— Жень! Делай, что говорит мама! Мама всегда права…
— Хм… вот, дорогой — можешь же, когда постараешься!
— … кроме тех случаев, когда она не права.
— Толь, я решила, что нам надо съездить на экскурсию! Хватит валяться на пляже! Я уже посмотрела — есть удобные экскурсии в Храм Лесного Ветра и в Город Тысячи Могил…
— О! Это будет интересно!
— Хорошо, что ты согласен. Когда?
— После обеда?
— Отлично! Потом, кстати, они на три часа отпускают народ погулять по торговому центру.
— О, нет…
— Ма! Ма! Па не хочет по магазинам!
— Да ты ж мое солнышко! Только ты о папочке заботишься!
— Подлиза.
— Ма! Тебя я тоже люблю!
— Все равно подлиза. Не разговариваю с тобой! Я обиделась! Ни-ни-ни! Не приставай! Все равно не люблю!
— Па! Ма обиделась! Она не едет с нами на экскурсию! Па, а давай мы одни поедем! Па, а там обезьянки будут?
… появились воспоминания.
И были выводы:
"Янтарь" был им — он был "янтарем". В этой мысли не виделось ничего противоречивого или абсурдного. Она была правильной и логичной.
За "янтарем" начиналось нечто огромное. Возможно, малый "янтарь" находился внутри более крупного "янтаря" с куда меньшей плотностью.
Почему бы и нет? Делать-то все равно нечего. И сознание стало заливать второй кусок "янтаря". Дело двигалось куда быстрее, хотя торопиться было некуда — кто познал жизнь, уже не торопится.
Потом был третий "янтарь". И "четвертый". И "пятый". Их плотность падала раз за разом и "поглощения" девятого "янтаря" он почти не ощутил.
Снова остановка. Но ненадолго. Теперь "янтарь" не был для него ограничением. Окаменевшая смола, в которой увязла доисторическая муха, перестала быть ограничителем, так как муха могла сделать с "янтарем" все, что пожелает.
В данном случае фантазия "мухи" была простой и незамысловатой — янтарь вдруг потерял прозрачность, дрогнул, и стал осыпаться мелким крошевом.
"Они почему-то всегда начинают с того, что ломают" — Подумал кто-то насмешливо.
Полуденное солнце сквозь легкие полупрозрачные занавески освещало огромную светлую комнату. Вначале я затруднялся дать ей определение — больше всего это помещение смахивало на номер в дорогой гостинице. Но потом сообразил — медицинская палата. Поскольку в наличии были: я в качестве пациента, меланхоличный доктор с повадками и внешностью Аллана Владимировича (минус шевелюра и очки), и веселый взвод симпатичных медсестер в однотипных коротеньких халатиках.