Что гусары, что государственные мужи – всё одно, всё через двести пятьдесят миллионов лет превратится в прах под ногами инопланетных каннибалов.

Поэтому нет разницы для отрока – что гусар с хвостом на голове, что – чиновник – так нет разницы между балериной и балериной, все на одно лицо и у всех Сократовский вопрос:

«Для чего человек живёт прямоходящий?»

Жизнь – ворона на ветке души!»

Батюшка увещевал, но я без почтения взбрыкивал маленькими ножками в затейливых полосатых чулочках из Амстердама, кричал на батюшку, бранил его, говорил, что он, батюшка, к кухаркам наведывается часто и к прачкам – а зачем, если нет цели в жизни?

Батюшка вознегодовал, покраснел вареным арбузом, а затем умилился, зарыдал – странник, — посадил меня на лошадку – смирная, из потомков кобылиц царя Ивана Грозного:

«Воля ваша, сынок мой, граф Антон Павлович!

В гусары – так в гусары!

И в гусарах люди живут, даже недоуменные философы с зубами верблюдов!»

Подстегнул лошадку – и она понесла, залётная комета.

Потом я от дворовых узнал, что папенька кобыле под хвост кинжал воткнул, а затем в рану бросил смесь едкого, красного с черным и солью, перца – шустрый батюшка, затейник, учитель Нострадамус.

Три дня я в сознание приходил после скачки, ощущал новый гадкий Мир, с трудом узнавал маменьку и её милого друга – князя Болконского; прошла боль, с отвращением уже думал о лошадях и о гусарстве, оттого, что – не знаем, для чего человек живёт.

А Кролик – его пути неисповедимы, но приводят на сковородку!

Убегает толерантный Кролик – грязь ему подруга, а чай с ягнятиной – отец!

Не ударил он тебя, а испытывал на моральную крепость – не удержалась ты, оттого, покрыла себя голубиными пятнами позора. – Граф Антон Павлович Шереметьев тоненько засмеялся, оголил кадык – постель для летних комаров.

Графиня Алиса Антоновна без особого любопытства потрогала папенькин кадык, застыдилась папенькиного смеха, подняла пышные юбки, развернулась и побежала – куртуазно, с высоко поднятой головкой – за месье Белым Кроликом, и – пусть её простят Олимпийские Зевс и Гера – чуть-чуть не опростоволосилась.

Белый Кролик на ходу выхватил у торговки графин с водкой, отхлебнул, бросил в визжащую толпу защитников Амурских тигров, сдвинул люк Мосводоканала, втиснулся в узкий – для жирного бесхребетника мещанина – лаз.

Графиня Алиса не заметила колючую проволоку, оставила на ней часть платья (две тысячи рублей серебром в Париже) и провалилась в ад колодца городской канализации.

Не подумала – как отмоет свою запятнанную девичью честь!

Дорога по трубам шла ровно, мимо тайной библиотеки Царя Ивана Грозного – графиня Алиса нечаянно опрокинула светильник в фекалии, и библиотека с диггерами вспыхнула – Мир праху её (зачем библиотека, если человечество стремится в неизвестность?).

Графиня Алиса поскользнулась на спящем солидном кабальеро, взвизгнула и полетела в чёрную, как глаза шахтёра, пропасть.

Летела долго, вспоминала народных планеристов, а затем ущипнула себя за бок, рассмеялась сквозь слёзы печали – так смеются двоечницы на выпускном вечере Института Благородных Девиц:

«Зачем я оставила изучение пиес для арфы с клавесином?

Неблагородно, вот и отошла от принципов твёрдой девичьей морали, словно меня сняли с рельс.

Благовоспитанная девица не отвлекается на белых пьяных Кроликов, не обращает должного внимания на удары под глаз; пусть рыцари стыдятся – они должны защищать честь Дамы Сердца, и, если не появился рыцарь, не пришел к окончательному заключению, что обидчика – Кролика – следует наказать, то – позор рыцарю и его доспехам; пусть перекует латы и мечи на орала.

Рты классных дам искривятся, но я не виновата, и нет дурного, что побежала за неблаговоспитанным Кроликом»! – графиня Алиса быстро – с энергией вулкана – прошептала, поцеловала себе в знак почтения белые тонкие ручки, и расслабилась, словно на двенадцати перинах над одной горошиной.

Снизу поднимались зловонные клубы сероводорода, слышались вопли отчаяния, хрипы, проклятия, а на стенах колодца прибиты скелеты, черепа, варианты картины художника Рембрандта «Купающаяся Сусанна».

Графиня в полёте сумела оторвать череп, прочитала надпись на лобной кости – «Йорик», прошептала с сочувствием учителя моральной физкультуры:

«Бедный Йорик!», – швырнула череп в ад, в проклятия и душераздирающие вопли, похожие на пение котов в мартовскую ночь возле Кремля.

Снизу громыхнуло, поднялся столб атомного взрыва, захохотали – страшно, в то же время завлекательно – графиня Алиса понимала, что дурно желать, но желала хоть одним оком взглянуть на Вальпургиев пир внизу.

— Существовать – не амёбой туфелькой! – графиня Алиса вскричала, поправила локон и поцеловала татуировку хной (скрыла от батюшки и классной дамы) — Соловей и роза. – Избавят меня от экзамена по арфе – позор, грехопадение; никто из Принцев запятнанную – без экзамена меня замуж не возьмёт, восхитительную, но морально не устоявшую.