Поднимаете вопрос, когда рядом с вами — прелестнейшая фея с поднятой выше головы ногой!

До вопросов ли, милейший – бери, хватай, целуй тело жаркое, податливое, натренированное у станка и на сцене Больших и Малых театров.

Нет, вы о Горячем Камне мечтаете, путаетесь в сетях лжи, карпов возвеличиваете, ложку с мёдом просовываете сквозь их стиснутые губы; рассуждаете о широте горизонтов, перспективах карьерного роста, извихляетесь ужом, а привычки дикарские забыли – когда девушку по голове дубиной, а затем жертву – на сеновал в пещеру.

Получи же оплеуху за свои грехи, за пренебрежение к красавице – да, хотела тебя съесть, и должен ты был принять смерть от меня с пониманием, с блаженной улыбкой удовольствия на челе, грубиян.

Можно оскорбить девушку действием, но ещё оскорбительнее – бездействие; будь ты прОклят в семи поколениях!»

Разгневалась, оплеуху мне отвесила – Звёзды в очах вспыхнули пионерскими кострами.

Ручка у балерины – изящная, миленькая — приложился и целовал бы по посинения губ, но тренированная – мозги мне через щёку едва не выбила.

Отлетел – мужчина я или восторженный удивленный сокол Жириновского?

В ответ оплеуху балерине отвесил, от всей души, и вложил в оплеуху ненависть карликов перед баскетболистами.

Балерину отшвырнуло, девица головой мотнула, пришла в себя – и мне оплеуху – БАБАЦ! – плотину слёз прорвало.

Таблетку виагры проглотил, чтобы сердце успокоилось, и боль в голове прошла, балерине ответил – очередной оплеухой, смачной, как два преступника на одном пне летом на солнышке.

Балерина мне – я – ей, оплеухи отвешиваем, довольные, счастливы с туманом в очах и разбитыми лицами – так старшеклассница подглядывает за учителем физики в лабораторном кабинете.

Почувствовала мою крепкую мужскую руку, в глазах уважение вспыхнуло, даже любовь зарождается, страсть – обожают балерины – особенно украинские — когда их оплеухами награждают; если бьёт мужчина, то значит – любит.

Еще десяток взаимных оплеух — и бросились бы в объятия, упали бы на острые камни и миловались бы девять месяцев и один день – передержка беременности.

В восторге блатных чувств – слишком сильную оплеуху отвесил, вложил в неё ум, даже литературный талант Пушкина.

Балерина вскрикнула от счастья, от моей силы, но головка её закружилась – девушка равновесие потеряла, присела на Горячий Камень, словно на трон величественно опустила нижнюю часть тела.

Ягодицы обнаженные, без трусиков – неразумно для борьбы сумо и раздачи оплеух.

Может быть, и не обожглась бы сильно, если сразу вскочила, но по девичьему неумолимому закону – щебетала, меня восхваляла – вот и досиделась, как крот на пепелище Помпеи.

Жареным запахло, зашипело на адской сковородке Горячего Камня Аркадия Гайдара.

Балерина вскинулась раненым голубем, побежала в пещеры, оглашала адские подземелья дикими криками – птеродактиль её похвалит за многоголосие; кричала, что я выбил из-под неё нравственную опору.

Так и любовь наша прошла, словно с белых яблонь белые малярши упали! – гнусный карлик вздохнул, подпрыгнул и с силой ударил – щека графини Алисы занемела от удара. – Получи, графиня, учись развязным манерам, стань высокомерной; в каждой девушке я теперь ищу балерину – соответствуй моим желаниям комнатного маньяка, любителя тараканов!

— Ах, ты, блудодей, нераскаявшийся! Любитель жареных каштанов, да, чтоб тебя вместе с каштанами на Горячем Камне Аркадия Гайдара поджарили!

Омыватель ног в реке скверны!

Рыцари Истину ищут, Правду защищают, хотя и не видят Правды, карлики – из-за малости своей и ничтожности – в цирках работают, кловунами и шутами корячатся перед народом и Королями.

А ты – младогегельянец в чужих башмаках с загнутыми носами – девушкам порядочным оплеухи раздаешь, словно помощник вертухая на раздаче пищи.

Возьми мою оплеуху, расскажи о ней другим презренным карликам, пожирателям душ! – графиня Алиса вложила в оплеуху презрение генерала к прапорщику.

Карлик взвизгнул, с рёвом обиженной летучей мыши улетел в черноту, откуда клубы тьмы, холод и скрежет зубовный.

Графиня Алиса качала головой, улыбалась тепло, душевно, с лёгкой иронией девушки после бала:

— Никогда не превращусь в испорченную девушку, с широко раскрытыми очами грешницы.

В стране оплеух меня понуждают, но из-за насилия характер мой закаляется, как у Павки Корчагина, душа воспаряет, моральные принципы и скромность цементируются.

Даже в грязи, бесчинствах останусь незапятнанная, словно гусь на серебряном блюде.

Графиня Алиса шла анфиладами, отмахивалась от похотливых ртов, раскрытых в зловонных улыбках канцеляристов, пожирателей трупов.