Встать! Направо! Смииирна! Упал-отжался, скот!

Упал-отжался!» – до утра цыганка Аза в образе генерала от инфантерии гоняла меня, а утром я взглянул в зеркало, встал на весы – пища моя клевер – похудел до посинения, даже думал из-за худобы в аскеты податься.

ИИИЫЫЫХ!

Где смысл моей жизни маятниковой: туда-сюда качаюсь, а Правды не вижу, бедолага! – в волнении Белый Кролик так сжал шею графини Алисы, что позвонки угрожающе хрустнули.

Кровь лавиной ударила ниже пояса графини, открыла древние чакры сохранения жизни на Земле – так добрая матушка зимой выкладывает младенца на мороз, чтобы закалялся, как сталь.

Сквозь кровавую пелену графиня Алиса увидела на полу запотевший графинчик с ярлыком «Выпей меня, водку морально-устойчивую», не раздумывала, потому что заботилась о будущих своих детях и чистоте душевной.

Сделала вид, что ноги подкосились от слабости – не трудно, потому что ноги подламывались молодыми березами в ураган.

Дотянулась до графинчика – и пока Белый Кролик философствовал по поводу поз из Камасутры с мёртвыми партнёршами – вывернула шею, влила в себя мутную жидкость — подумала, что обманули, потому что водка белая, словно слёзы арфистки после неудачного концерта с композитором Шостаковичем.

— Простите, пожалуйста, достопочтимый кухмистер Белый Кролик! – графиня Алиса почувствовала, как шея дубеет, наливается первобытной силой мамонта. Платье трещало под напором вырастающих колбасных (докторские колбасы по ГОСТу) грудей.

Тело возмужало, возвращалось в форму прекрасной амазонки, даже волосы почернели, хлынули нефтяным потоком. – Откровенный рассказ твой, Белый Кролик, сведёт тебя в могилу, к предкам Каина! – Великолепная, блистающая в прежней одежде покорительницы вершин – носовой платок чёрной кожаной юбки, золотой обруч на голове, кожаные ленты перетягивают-подтягивают-подчеркивают белизну и невероятные размеры грудей, сапоги на высоченных каблуках – радость познания Мира. – Бессовестный лгун с куцым хвостом поедателя тухлой требухи! – графиня Алиса не без труда – сильный противник – оплеухой отшвырнула Кролика на чёрную солому.

С гнилой соломы раздалось кряхтение, поднялась чья-то жилистая – в старческих веснушках – рука и погрозила графине пальцем без ногтя, словно намекала, что палец в глаз воткнётся. – Измерила твой ум, и не боюсь больше преград, философ ты с крепкими бицепсами вертухая.

Вдумайся в лживую диаграмму своей никчемной мясокостной жизни; болото ты с лягушками, а не боец.

Графиня Алиса замешкалась, залюбовалась собой в отражении в серебряном кувшине – красавица, даже болезнь и смерть не исправят красоту.

Две сильнейшие оплеухи свалили графиню на прочные каучуковые ягодицы.

Алиса вздрогнула, захохотала с недоверием негра раба, которого надсмотрщик назвал откровенным чувственным лгуном с хитрой мордой простофили, поедателя маиса.

— Ты?!! Посмел? Меня?!!

Девушку ударил, крысоед!

На попу свалил, меня, морально-устойчивую!

Ты, пакостник с бледными лицом Пьеро!

Как… ты… посмел, судорожный покойник?!! – графиня Алиса по-китайски-каратистки вскочила, резко, без замаха правой – одну, левой рукой – вторую оплеуху, отдала обиду.

Белый Кролик икнул, выплюнул выбитый зуб, качнулся, но устоял, даже засмеялся гаденько, словно проглотил жареную вьетнамскую селедку:

— Нет! Не Сергей Иванович Королёв ты!

Он бы убил сразу, одним ударом!

Но сходство, стать – пьяным зайцем я бы прикинулся – утащила бы ты меня в шатёр с золотым петушком.

Замахнулся, но передумал, подпрыгнул и скрылся в адском проходе, похожем на статую пиз…ы Королевы в укромном грязном уголке Французского парка.

Графиня подобрала белые перчатки и гейский веер Белого Кролика, обмахивалась, жеманничала, опускала глазки, словно играла главную роль в «Лебедином озере»:

— АХАХА-ХА-ХА-ХА! Господа! Не подумайте дурного – прошу к столу!

Неловко мне, морально устойчивой перед Принцами и графьями, но сдюжу, потому что вы – культуральные поляки, грубости мне не скажите, не догадаетесь, что я почти обнажена, но так велит великая хитрость, чтобы я по стране оплеух разгуливала модная, до неприличия скромная и конфузливая, словно бабочка на майском жуке!

ХИ-ХИ-С!

Конечности мои жалко, они растут и из ягодиц!

На голове – чёрная вьюга, а могли бы чудеса твориться без толку, но доказательство, что — инопланетяне прилетали на Землю.

Может быть, я – пиги, свинья?

Поросюшки много знают, читают, даже отличаются ханжеством, приходят в Дома творчества, расписываются за людей в книге бракосочетаний и на утро – неизвестный ученый, очкастый, в клетчатой рубашке узника замка Иф видит в своём паспорте печать, узнаёт, что он женат со вчерашнего дня на матери двенадцати алжирских детей.

Ой! У меня голос ломается, в бархат превращается, в шёлк китайский, а китайцы без штанов ходят, в халатах, а возле фанзы ногу выше головы поднимут, и – прощай, история средних веков.