– Не могла она отказаться. Очень бедная, ей большая честь, что дочь берут в такую семью, - ответил хозяин.

"Да ведь у нас нет богатых и бедных", - думала я, чувствуя, что мы, безусловно, относимся к разряду бедных.

Средневековье на этом не кончалось.

Раз как-то на свадьбе или каком-то другом застолье один аджарец обидел другого. Тот, кто обидел, как утверждала молва, был совершенно никчемный человек.

Обиженный затаил злобу. На другой день он взял ружье и убил, - но убил не того, кто его оскорбил, а совершенно другого человека, мало того, что другого, но и своего друга. Убитый был виноват только тем, что находился в кровном родстве с обидчиком!

Род обидчика за нанесенное оскорбление должен был понести большую потерю, а какой смысл убивать никчемного? Таковы были мотивы поступка убийцы, во всяком случае, так это объяснили мне женщины в нашем дворе.

Началась кровная вражда. Все мужчины рода убившего находились под прицелом, вскоре одного застрелили, потом еще и еще. Дело дошло до 3 трупов с каждой стороны, милиция была бессильна, а может быть, просто не ввязывалась - законы гор приходилось уважать. Вмешалась Москва и только тогда убийства прекратилась.

У нас в соседнем дворе жила вдова, молодая женщина с мальчиком 14 лет, принадлежавшем к роду убившего.

– Ты не боишься за сына, пускаешь его в школу?
– спросила ее мама.

– Нет, его не тронут, он еще не вырос, - ответила та.

Оказывается, детей не принято убивать во время кровной вражды, но не из-за гуманных соображений, а потому что толку нет, убьешь маленького, а его мать еще нарожает деток.

Вот когда вырастил ребенка, потратил массу сил, когда утрата невосполнима, тогда и надо убить.

Все эти события поражали мое воображение, но проходили где-то вдали от меня, экзотические декорации к моей вполне прозаической жизни. К тому времени у меня уже сложились четкие представления о личной ответственности каждого за свои поступки, и идея кровной вины мне была недоступна.

Маме не нравилась ее работа заведующей вендиспансера.

Нас задаривали мамины больные корзинами с мандаринами, мы ели, ели эти мандарины. Они уже в нас не лезли. Весной пошла черешня, тоже корзинами. Мне и бабушке очень нравилась такая фруктовая жизнь, но вот маме...

Ее завхоз как-то предложила маме:

– Давайте тех больных, которых вы уже выписали, не снимать с довольствия, а продолжать выписывать на них продукты. Продукты не получать, а денежки пополам.

Мама ей ответила:

– Ты знаешь, что я люблю больше всего на свете? Спать в своей собственной постели.

Но потом она сказала мне:

– Я очень плохо соображаю в хозяйственных делах, завхозу не доверяю и боюсь, что она меня подставит. Ведь на всех бумагах моя подпись.

И мама начала искать работу в Батуми.

В Кобулети произошло еще одно важное событие, - ко мне приехал навестить отец. Он знал по алиментам, что мы живем в Кобулети, и пошел меня искать в единственную русскую школу.

А я сказала в школе, что у меня нет отца, имея в виду, что он не живет с нами. И в дальнейшем избегала разговоров на эту тему, только мои подруги знали, что отец с матерью у меня в разводе.

Почему-то учителя решили, что отец у меня умер, и мама - вдова.

Каково же было их изумление, когда папочка, живехонький, сверкая формой и погонами майора, появился и стал искать Зою Минасян, а нашел Хучуа. Я была в метрике записана на фамилию матери.

Наш классный руководитель так оскорбился тем, что я похоронила живого отца (у меня и в мыслях этого не было), что больно ударил меня своей знаменитой линейкой по руке, когда я пыталась разъяснить ему, что это недоразумение.

Отец заявился осенью, в тот момент, когда у нас жила баба Вера. Маме он сказал, что не женат (это была неправда) и баба Вера очень суетилась, надеясь, что отец с матерью снова сойдутся.

– Все в жизни бывает,- говорила она бабушке.

Но мама встретила его очень холодно.

Папа хотел повести меня следующим летом в Тбилиси и Ереван, познакомить меня со своей армянской родней. Мама боялась меня отпустить с ним, а мне хотелось поехать.

Вмешалась бабушка, напомнив маме, что всегда разрешала ей общаться со своим отцом, который был с ней, бабушкой, в разводе, и не чинила никаких препятствий.

В результате летом, после окончания учебы, папа заехал за мной и я поехала с ним в Тбилиси и познакомилась со своей бабушкой, Сусанной Рубеновной, седой старушкой, с нервным тиком - у нее после недавней смерти дочери, моей тетки Розы, которая умерла в 42 года от рака груди, тряслась голова.