К середине марта, давясь, я проглотила каждое слово, от посвящения на первой странице («Моей Джой») до интервью с автором на последней. «Что стало причиной, мотивом создания этой книги?» — «Отчасти хотела переписать свою собственную жизнь, разобрать на части и собрать заново». И что это значит? В книге все правда? Или выдумка? Или части правды взболтаны и перемешаны? Если эта книга — улучшенная версия жизни мамы, то насколько ужасной была жизнь настоящая?

Каждая страница прочно врезалась мне в память. Воспоминания о том, как мамин отец (отец Элли) заставлял ее вставать на весы перед всей семьей, когда она приезжала из школы домой на каникулы. Упоминание о том, что пенис ее парня (Дрю) походил на чахлый корнишон. «Такой же маленький или такой же зеленый?» — задумалась я и отложила книгу, хотя прочла в тот вечер всего семь страниц.

Итак, я выяснила, что моя мать, или Элли, героиня книги, к окончанию школы была увесистее, чем средний игрок в американский футбол. Причем перепробовала больше парней, чем все мои знакомые девчонки, вместе взятые. Возможно, она была нимфоманкой. И если последняя часть книги — правда, или основана на правде, или лишь отчасти правда, мое рождение — несчастный случай.

Конечно, мне мама говорила совсем другое. «Я всегда хотела ребенка, — твердила она, сажая меня на колени или расчесывая волосы. Ее глаза наполнялись слезами. — Я была так рада, когда узнала… и Брюс тоже, хотя это было немного неожиданно. Мы оба очень обрадовались. Я так счастлива, что ты родилась!»

Это не слишком отличается от обычных историй. «Мы ужасно хотели ребенка», — рассказывают родители, которые усыновили малыша либо использовали донорскую сперму или яйцеклетки. «Мы всю жизнь тебя ждали. Мы так обрадовались». Я знаю детей с мамами и папами, с мамами и мамами, с папами и папами, с одинокими разведенными матерями и одинокими матерями, обратившимися за помощью к друзьям-геям или в банк спермы, желая забеременеть, либо усыновившими малыша из Китая или Гватемалы. Во всех историях звучит одно: «Я хотела ребенка, и у меня появился ты».

Вот только если в книге правда, это значит, что мать меня не хотела. Она вообще не хотела ребенка. Я открыла сто семьдесят восьмую страницу и перечитала абзац, который уже успела запомнить: «Я двумя пальцами держала тест, с него еще капала моча. Орел или решка? Одна полоска, пожалуйста, Господи, одна полоска. Если я еще хоть раз лягу с мужчиной, то не раньше, чем вставлю себе две спирали и начну принимать пилюли. Я заставлю его надеть презерватив и вытащить прежде, чем он кончит. Одна полоска, одна полоска, одна полоска, — заклинала я. — Одна полоска — и я спасена; две полоски — и моя жизнь кончена».

— Ч-черт, — прошептала я, сидя нога на ногу на розовой кровати под фальшивыми звездами.

Я с трудом сглотнула, от стыда меня даже подташнивало. Меня обманули. Мне лгали. Сколько бы мать ни внушала, что любит меня, как бы ни заботилась, неприглядная правда состоит в том, что моя бабушка — лесбиянка, дедушка — придурок, а родители вообще не желали моего рождения. Но хуже всего, что это известно каждому читателю книги. Всем одноклассникам, всем знакомым, а может быть, и всем на свете. Известно каждому.

Я сжала кулаки и, топая, спустилась в мамин кабинет, где стащила черный маркер из стаканчика на столе. Вернувшись в кровать, я принялась водить маркером по странице сто семьдесят восемь, по мокрому от мочи тесту на беременность и по причитаниям Элли. Я возила маркером туда-сюда, уничтожая позорные слова, пока чернила не просочились на следующую страницу.

Когда мы вернулись из школы на следующий день после того, как я дочитала книгу, мать отправилась на кухню и стала разгружать посудомоечную машину.

— Тебе пришло письмо, — небрежно бросила она.

— Да ну?

Почта лежала на кухонной стойке. На самом верху стопки красовался огромный блестящий черный конверт с моим именем. Затейливый серебряный шрифт складывался в слова:

Мисс Джой Шапиро Крушелевански

Я уставилась на письмо.

— Что это?

Мать ткнула конверт лопаточкой, отчего тот заскользил по стойке.

— Не знаю, — ответила она.

Конверт был размером со школьную палку. На ощупь казалось, что он сделан из тонкого стекла или пластмассы, а не из бумаги. На обороте тем же серебряным шрифтом был напечатан адрес отправителя. Семья Покитилоу из Сидар-Хилл, Нью-Джерси. «Бар-мицва Тайлера», — сообразила я. Разорвав конверт, я достала кремовый листок с серебряным краем, нечто среднее между дипломом и ресторанным меню.

Черные и серебряные ленточки были продеты вверху приглашения и спускались на текст длинными завитыми хвостиками.

С огромным удовольствием

Бонни и Боб Покитилоу приглашают Вас

на бар-мицву своего сына

Тайлера Бенджамина

в субботу, 21 апреля, в 10 часов утра

в синагоге Шорт-Хиллс, Нью-Джерси,

затем последуют торжественный обед и танцы