— Как это не сможешь? О чем ты говоришь? У тебя есть деньги… дай мне взаймы, я тебе верну. Клянусь.

Крепко зажмурив глаза, я качаю головой, собираясь сделать то, что должен.

— Мне действительно жаль, Истон, но нет. Пришло время для тебя самому научиться разгребать свое дерьмо.

Я вешаю трубку и иду в душ с твердым намерением не позволить ему испортить мои выходные с Блейк.

Глава тридцатая

I Can’t Not Love You ~ Every Avenue

Блейк

В воскресенье утром я просыпаюсь оттого, что у меня болят мышцы и ноют ноги, после того как мы с Мэдденом целый день провели в «Мэджик Маунтин». Там было все, что он обещал, и даже больше. Мы переходили с одного аттракциона на другой и прыгали, вертелись, кружились, падали вниз, спускались с горок по спирали на внушительных скоростях до тех пор, пока я не удостоверилась, что мой желудок крепко застрял где-то у меня в горле. У меня сводило щеки судорогой от не сползающей целый день с лица улыбки. Мы ели пиццу, попкорн, крендельки, и я даже первый раз в жизни попробовала «Муравейник». Кто бы мог подумать, что жареное во фритюре тесто, уложенное в форме гнезда, политое сверху карамелью и посыпанное сахарной пудрой, окажется таким вкусным?!

Этот день был похож на тот, что мы провели на пирсе Санта-Моники, только в тысячу раз лучше. Нам было так хорошо вдвоем, что мы смогли расслабиться и вели себя, как беззаботные дети. Не единожды мне казалось, что за мной кто-то следит или преследует меня, поэтому было так здорово отпустить все тревоги и просто наслаждаться моментом. Я уже не могу дождаться, когда мы поедем туда снова.

Тем не менее, сегодня я вся на нервах, потому что наступил тот самый день знакомства с родителями. Я абсолютно к нему не готова, и до сих пор не бьюсь в истерике только потому, что задвигала мысли об этой дате подальше в своей голове, заставляя себя не беспокоиться о ней до… ну… до сегодняшнего дня. Я волнуюсь, что они подумают, что я не достаточно хороша для их сына: не достаточно взрослая, не достаточно богатая, недостаточно красивая, да и в целом не очень. Потому что в глубине души иногда я сама себя спрашиваю, подхожу ли я Мэддену. Я знаю, что его не беспокоит, что я стою ниже его по социальной лестнице, и он считает меня красавицей, несмотря на то, что в глубине души я стыжусь своего обмана относительно моей внешности, но я переживаю, что подумают другие о нашей разнице в возрасте и о том, что я могу ему дать.

— Давай я угадаю, что у тебя на уме, — бархатный тембр Мэддена прерывает мою маленькую внутреннюю паническую атаку, которая настигла меня за завтраком.

Я резко понимаю глаза от стола, на который пялилась, бог знает сколько времени, и встречаюсь с его понимающим взглядом.

— Пожалуйста, перестань волноваться, — умоляет он.

— Ничего не могу с собой поделать, — ною я. — В котором часу мы выходим?

— Около полудня.

Я смотрю на часы над духовкой, отмечая для себя, что мне осталось сходить с ума от беспокойства чуть больше часа.

— Могу предложить тебе кое-что, чтобы выбросить на время все из головы, — поддразнивает он, покачивая бровями, и трется ногой под столом об мою ногу.

Я бросаю в него салфетку, пытаясь не захихикать.

— Ты ненасытен, тебе об этом известно?

Он кивает и улыбается.

— Ты делаешь меня таким, и потом, мне же надо как-то поддерживать форму, потому что, с тех пор как мы встретились, я был в спортзале ровно два раза.

Откидываясь назад на стуле он, смеясь, похлопывает себя по идеальному прессу так, как будто у него там огромное пивное пузо.

— Мой обмен веществ уже не тот, что раньше.

— О, ш-ш-ш, — я встаю со стула и иду к раковине, чтобы помыть свою тарелку. — Старик, мне пора начать собираться.

Я пытаюсь сдержаться, чтобы самой не засмеяться над тем, как его назвала. Звук ножек стула, скрежещущих по полу, предупреждает, что Мэдден приближается ко мне, поэтому я срываюсь с места и бегу вверх по лестнице. Едва моя левая нога достигает верхней ступеньки, сильные руки хватают меня за талию и поднимают в воздухе, когда Мэдден перекидывает меня через плечо и шагает в спальню, пока я всю дорогу ерзаю и пинаюсь.

— Старик, да? — спрашивает он, шутливо бросая меня на кровать.

Он начинает безжалостно щекотать меня до тех пор, пока от смеха у меня не начинают болеть ребра.

— Я покажу тебе, что этот старик может сделать с твоей молодой задницей.

— Убери от меня руки, ты, извращенец! — пронзительно кричу я, хватаю подушку и бью его ею.

Подхватив мою идею, он берет другую подушку, и щекотка превращается в настоящий бой. Мы бегаем по комнате, прыгаем на кровати и бьем друг друга перьевыми снарядами, а потом валимся от безудержного смеха на постель.

В конце концов, угомонившись, я залезаю на него, и, садясь ему на живот, наклоняюсь и мягко целую его.

— Мне правда пора одеваться, но я буду счастлива, если ты сегодня вечером покажешь мне, что ты можешь сделать с моей молодой задницей.

Из его рта вырывается полустон-полурычание, которое резонирует прямо у меня между ног. Взяв зубами его нижнюю губу, я нежно посасываю ее и слегка трусь об его упругий живот.

— Блейк, — предупреждает он, — не дразни меня тем, что я не могу иметь прямо сейчас.