Шрифт:
для порядка. А я все не мог ему сказать, что по окончании зимнего сезона мне
опять надо в тайгу, т.е. не в тайгу, а в тундру, шаманку искать. Я же ведь так
и не решился ему рассказать о себе, и о старой колдунье, боясь быть не понятым.
Но все равно, рано или поздно надо было это сделать. Я чувствовал себя не в своей тарелке, как будто обманываю очень близкого человека, а таковым для себя я
и считал деда Ерофея. Поэтому как только мы в конце апреля приплыли с заимки, я
как-то вечером улучил момент и как на духу все написал ему на своем блокноте.
Он сначала не поверил, но я встал перед ним на колени и трижды перекрестился.
Он молча стал собирать меня в дорогу. Натаскал в лодку разных припасов и запасные канистры с бензином.
– К зиме-то хоть поспеешь? Я буду ждать тебя, дочка!
– и сгорбившись пошел
с пристани в деревню, ни разу не обернувшись.
Я вздохнул и молча заведя вихрь, направил лодку на середину реки. Мой путь
лежал вниз к устью Енисея, на берег безымянного озера, где каждое лето ставит
свой чум шаманка.
Над тайгой поднималось белесое марево из тумана, проглатывая силуэты низкорослой березы и кустарников. Трое суток я добирался до устья Енисея и спрятав лодку пешком пошел по тундре, сверяясь с компасом и ища место, где мы
встретились с шаманкой.
Теперь я был уже не тот мажор, что впервые увидел тайгу и тундру. И меня не пугала суровая природа севера. Я многому за это время научился и теперь не пропаду в тундре от голода или жажды.
Нашел я то прозрачное озеро, где на лето останавливалась шаманка, но сейчас там
никого не было. От нечего делать я пошел по следам моей бывшей экспедиции и дошел
почти до самого их бывшего лагеря. Не понимал как я мог блуждать и не найти тогда следов нашего каравана.
Я уже наверное в десятый раз прихожу к этому озеру, а шаманки все нет и нет.
Уже совсем отчаялся, в очередной, раз выглядывая старуху, прикладывая руку ко
лбу и внезапно за моей спиной раздался скрипучий противный голос
– Ну, что пришел все-таки?
– я страшно вздрогнул от внезапности и от испуга чуть не закричал, а обернувшись, только что-то промычал.
Столько у меня было заготовлено и слов и бумаги с карандашом, а увидел ее, про
все забыл и только успел рухнуть перед ней на колени и молитвенно сложить руки,
слезы сами собой полились у меня из глаз.
Сейчас я молил бога и ее, чтобы она меня простила и сделала меня обратно мужчиной, боясь только одного, чтобы не прогнала. Поэтому за пеленой своих внутренних причитаний не услышал ее недовольного ворчания
– Ну и чего тут расселся? Давай иди ставить чум будем....
* ______________________________________________________________________________________________________
Глава 8 Травница.
Шаманка, покачала головой и показала рукой на кучу, где пришедший караван оленеводов, сгружал ее пожитки на берегу озера.
Вначале я даже не понял, что мне говорит старуха, а поняв ее я быстро, быстро
подхватив свой рюкзак помчался к оленям и стал помогать выгружать вещи. А когда,
приехавшие ненцы, стали ставить чум, я только бестолково метался не столько
помогая, сколько больше мешая мужчинам, путаясь у них в ногах, боясь только одного, чтобы старая колдунья не передумала.
Но самое примечательное, они ни словом, ни полсловом не стали возмущаться на мои
бестолковые действия, изредка только бросая на меня косые взгляды.
Но вот чум поставлен, все вещи разложены по своим местам, а шаманка неизменно
села на привезенный чурбак и как обычно, достав кисет и трубку закурила, дымя и
поглядывая на меня изредка.
Я подошел опять к шаманке и опустился перед ней на колени, молитвенно сложив перед собой руки, ожидая страшного приговора.
– Вижу! Ты уже побывал рабыней!
– пристально смотря мне в глаза, проскрипела шаманка - ну как, тебе понравилось?
Я усиленно, отрицательно закачал головой.
– Ну раз тебе это не понравилось - тут же нелогично проворчала она - если хочешь остаться у меня, то придется тебе побывать здесь рабыней . Ну, как согласен?