Говорю вам, этого почти хватило, чтобы я задумалась, не рассказать ли всю правду.

Почти. Но не совсем.

Я уже собиралась прокрасться наверх к себе в комнату – чтобы «подумать над своим поведением», – когда в гостиную зашел Балбес и мимоходом сообщил что, кстати говоря, в придачу ко всем моим грехам я сегодня утром ни с того ни с сего изо всех сил заехала ему кулаком в живот.

Само собой, он выдал совершеннейшую ложь, и я поспешила напомнить ему об этом: меня абсолютно неоправданно спровоцировали. Но Энди, который отказывался мириться с насилием, чем бы оно ни было вызвано, тут же наказал меня еще на одну неделю. Поскольку при этом наказание настигло и Балбеса – за плохие слова, заставившие меня его ударить, какими бы они ни были, – я не сильно возражала, но все же мне показалось, что это немного чересчур. В действительности, настолько чересчур, что когда Энди вышел из гостиной, мне срочно понадобилось присесть, чтобы прийти в себя после его гневной речи. Я никогда раньше не видела, чтобы он давал волю своей ярости – ну, по крайней мере, в отношении меня.

– Тебе в самом деле нужно было предупредить нас о том, куда ты поехала, – сказала мама, сев напротив меня и слегка озабоченно поглядев на диван, на который я опустилась. – Бедный отец Доминик с ума сошел от беспокойства.

– Извини, – печально ответила я, ковыряя пальцем остатки юбки. – В следующий раз я так и сделаю.

– Тем не менее офицер Грин сообщил нам, что ты оказалась очень полезной во время пожара. Так что мне кажется…

Я подняла на нее взгляд.

– Что тебе кажется?

– Ну, Энди не хотел рассказывать тебе об этом сейчас, но…

Мамуля вдруг встала – моя мама, которая однажды брала интервью у Ясира Арафата – и выскользнула из комнаты, видимо, чтобы проверить, не услышит ли ее Энди.

Я закатила глаза. Любовь. Иногда она делает людей глупцами.

Тут я вдруг заметила, что пока я числилась пропавшей, мама, которой в критические моменты всегда нужно куда-то девать нервную энергию, решила развесить на стене гостиной новые фотографии. Тут были и те, которых мне не доводилось раньше видеть. Я поднялась и подошла поближе, чтобы внимательно их рассмотреть.

На одной были мама с папой в день их свадьбы. Они спускались по ступеням суда, в котором расписывались, и друзья осыпали их рисом. Родители выглядели до невозможности молодыми и счастливыми. Странно было видеть этот снимок рядом с фотками со свадьбы мамы и Энди.

Но потом по соседству с фотографией папы и мамы я обнаружила снимок, который, судя по всему, был сделан на свадьбе Энди с его первой женой. Он больше напоминал студийный портрет. Скованный и немного смущенный Энди стоял рядом с очень худой, хипповатого вида девушкой с длинными прямыми волосами.

– Конечно, это она, – раздался голос за моим плечом.

– Боже, пап, да прекратишь ты когда-нибудь так делать? – обернувшись, прошипела я.

– У тебя большие проблемы, юная леди, – заявил отец. У него был сердитый взгляд. Ну, настолько сердитый, насколько может быть у парня в спортивных штанах. – О чем ты только думала?

– Я думала, как бы так сделать, чтобы люди могли без опаски протестовать против уничтожения природных ресурсов Северной Калифорнии всякими разными корпорациями, не переживая, что их запихнут в бочку для нефтепродуктов и закопают на три метра, – прошептала я.

– Не умничай, Сюзанна. Ты знаешь, о чем я. Тебя же могли убить!

– Ты говоришь прямо как он. – Закатив глаза, я посмотрела на портрет Энди.

– Правильно он тебя наказал, – строго ответил папа. – Он пытается преподать тебе урок. Твое поведение было безответственным и безрассудным. И тебе не следовало бить его парнишку.

– Балбеса? Ты что, шутишь?

Но я понимала, что отец абсолютно серьезен. И что этот спор мне не выиграть.

Поэтому перевела взгляд на фотографию Энди и его первой жены и угрюмо заметила:

– Знаешь, ты мог бы и рассказать о ней. Мне было бы гораздо проще.

– Я и сам не знал, – пожал плечами папа. – Пока сегодня днем не увидел, как твоя мама вешает фото на стену.

– Что значит – ты не знал? – сердито глянула я на него. – А к чему же тогда были все эти таинственные предостережения?

– Ну, мне было известно, что Бомонт не тот Рыжий, которого ты ищешь. Я тебе так и сказал.

– О, ты мне очень помог.

– Слушай, я не всеведущ. – Отец казался раздосадованным. – Я всего лишь мертвец.

До меня донесся звук шагов по деревянному полу.

– Мама идет, – сказала я. – Уходи!

И в кои-то веки папуля сделал, как я просила, так что когда мама вернулась в гостиную, я стояла перед увешанной фотографиями стеной с очень скромным видом – ну, по крайней мере для девушки, которая чуть не сгорела заживо.

– Смотри, – прошептала мамуля.

Я обернулась. В руках у нее был конверт. Ярко-розовый конверт, разрисованный маленькими сердечками и радугами, очень похожими на те, которыми всегда были усеяны письма, приходившие мне от Джины из Нью-Йорка.