— И что, вы все сидели на наркоте?

— Это не наркота, Копуха. Это те ферменты и гормоны, которые есть у торпед, но нет у нас. А ведь у нас с ними есть кое-что общее.

— Что?

— Их конструировали на основе человеческих генов, — огорошил меня Долговязый. — Не знал? Ну так знай, салага. Но мог бы и сам догадаться, откуда у биотехов такие развитые мозги.

Несколько секунд я пребывал в глубоком шоке, мозг работал с лихорадочной скоростью, возможно, не в последнюю очередь из-за таблетки, в сознании складывался узор из разрозненных данных.

— Так вот оно что! — озарение вспышкой осветило мое сознание. — Вот почему из биотехов сделали такое пугало! Не только из-за опасности, которую они представляли в боевом смысле…

— Вот-вот. В официальной версии всегда ищи темный подвальчик. Сейчас об этом позабыли, раньше не говорили, но генетическая опасность, исходящая от существования биотехов, была для Евросовета главным поводом для их тотального запрета.

— А скафандры охотников созданы на другом геноме, поэтому их не запретили! — догадался я.

— На пользу тебе таблетка пошла, — усмехнулся Долговязый. — Голова хорошо работает. Ладно, охотник, пойдем в рубку. Нам сегодня предстоит масса серьезных дел. Это тебе не ржавый понтон гонять среди айсбергов! Спасатели сообщили, что ни одно их судно из-за шторма не может выйти из порта. Мы единственные в этой области океана, так что спасать Лесю больше некому.

Мы покинули каюту, миновали несколько узких проходов с трапами и на четырхместном лифте поднялись в ходовую рубку «Рапида». Оборудование там было современное, по высшему классу, так что в управлении был задействован всего один офицер.

— Что это за корабль? — не удержался я от давно мучившего вопроса.

— Спасатель, — просто ответил Долговязый. — Переделанный из боевого «Рапида», как видишь, но несколько модернизированный. А полгода назад спасательная служба его списала, поскольку их на стандартный парк перевели. Ну, а у меня было немного деньжат…

— Ты что, купил эсминец? — не поверил я собственным ушам. Я не мог представить, сколько стоит такое чудо.

— Ну… Вскладчину, — усмехнулся отставник. — А что, отличный кораблик. И не дорого. На лом жалко было его пускать.

— Погоди! А откуда столько денег-то? Ну понятно, откуда Жаб их брал, махинатор хренов, но ты…

— Это я тебе как-нибудь потом расскажу, — Долговязый закрыл тему.

Он показал мне главный ходовой планшет, на котором сейчас виднелся контур побережья Суматры, выведенный тонкой линией василькового цвета. Сам «Рапид» в этой проекции выглядел яркой гранатовой искоркой в черном поле океана, а пульсирующая изумрудная метка, как я знал, обозначала координаты принятого с маяка сигнала. Где то там, во тьме задраенных отсеков, глубоко под водой находилась Леся — человек, которого я любил больше всего на свете.

Я так вцепился в поручень, что пальцы свело судорогой. Из ступора меня вывел голос офицера.

— Две цели на сонаре! — доложил он Долговязому по-английски. — Глубина непостоянная, быстро меняющаяся. Скорость двадцать узлов.

Долговязый удивленно вздернул брови и перебрался к индикатору ультразвукового локатора.

— Дельфины, — уверенно заявил он, едва заглянув в тубус.

— Это Тошка и Лидочка, — сообщил я. — Дельфины со станции. На «Рапиде» есть коммуникатор?

— Есть, понятное дело, это же бывший спасатель. Только я им не пользовался никогда.

— Ничего, разберусь. Он с английского, небось, переводит?

— Скорее всего.

Усевшись в штурманское кресло, я включил терминал и без труда разобрался с управлением коммуникатора. Эта модель была гораздо навороченнее той, что стояла на «Тапрабани», у нее имелся выбор из двенадцати языков, включая русский, меню готовых команд, сирена вызова, а также банк из сорока голосовых тембров, с возможностью записи в память. Но главное — была возможность управления с удаленной гарнитуры. Связь осуществлялась через выдвижные гидрофоны в днище. Я запустил машинку в минимальной конфигурации, чтобы не тратить время на сложности управления, выдвинул гидрофоны и выбрал русский язык. Звать дельфинов по имени через коммуникатор — бессмысленное занятие. Дело в том, что с именами у китообразных какие-то особые тонкости, так что приходится заносить в коммуникатор специальные коды имен, как зверей, так и персонала, с которым они общаются. Иначе дельфины попросту не поймут, о ком речь. Так что я врубил сирену вызова, предполагая, что уж ее они должны были изучать на курсах коммуникации. И не ошибся.

— Мы слышим вызов! — перевел синтезатор сообщение одного из дельфинов.

Чье именно, я не мог понять, поскольку соответствия между тембром голоса синтезатора и личностью зверя в аппарат введено не было. Попросить же дельфина назваться было глупо — синтезатор ведь не знает, что дельфинье имя, состоящее из щелчков и свиста, в данном случае надо перевести именно как «Тошка» или «Лидочка». Спросить, мол, Тошка ты или нет, я тоже не мог, ведь в синтезаторе нет программы, которая переведет человеческое имя «Тошка» в нужную последовательность щелчков и свистов. Однако в сложившейся обстановке не имело большого значения, с кем именно я говорю.