«Будь осторожен», — ответила она.

Я кивнул, вскинул на спину тяжелые резаки и медленно побрел по темному, полностью затопленному коридору обратно, к выходу на первую палубу. Плыть с такой ношей не было ни малейшей возможности, так что приходилось передвигаться длинными прыжками. Так в фильмах двигались астронавты на планетах с уменьшенной силой тяжести. Но у меня не было в этом ни малейшей сноровки, так что получалось так себе.

Добравшись наконец к Долговязому, я нашел его в пасмурном расположении духа.

«Люк не закрывается герметично», — сообщил он мне, показав щель почти с палец толщиной.

Похоже, конструкторы не рассчитывали на то, что кому-то придется герметизировать самую верхнюю палубу. Это не сулило ничего хорошего — пока я выводил группу, тут все могло затопить. В принципе, если воздух из корабля не выходит, то полностью залить судно не может, как не может вода заполнить перевернутую вверх дном банку. Но у меня не было ни малейшей уверенности в герметичности верхних отсеков и палубных надстроек. Ну кто будет специально проектировать судно под полное затопление? Одно дело рассечение трюмов на герметичные отсеки с целью повышения живучести, и совсем другое — затраты на подгонку палубных листов, герметизацию якорных портов и прочих технологических отверстий, которых на корабле уйма. Чего стоят только кабельные ниши и желоба!

Включив резаки, мы за несколько секунд расправились с запорами люка и проникли на первую палубу. Как и ожидалось, она была затоплена полностью, до самого верха. Даже не надо было специально искать, куда ушел воздух — четыре кондиционера в кают-компании были вполне достаточными местами утечки, особенно когда речь идет о воздухе под давлением в три атмосферы.

Трупы Анны и Раджа плавали тут же, среди медленно кружащихся в прозрачной воде книг, резных стульев и размокших чучел морских обитателей.

«Их полностью затопило минуты три назад», — жестами показал Долговязый.

«С чего ты взял?»

«Три минуты назад прекратилась турбулентность возле двери. Я наблюдал».

Отставник не переставал меня удивлять. Он руководствовался на охоте такими приемами, которые мне бы и в голову не пришли. В этом было что-то от шаманства, как мне казалось, от гадания по стаям птиц, но результат приносило совершенно не эфемерный. Сказывалось скорее всего то, что он охотился еще в те времена, когда половины сегодняшнего снаряжения не было и в помине. Но несмотря на это как-то надо было ориентироваться в глубине, находить следы и поражать очень сложные цели. И старые охотники делали это, причем порой во много раз эффективнее, чем мы, молодые. Они были ближе к стихиям, больше верили им и собственным ощущениям, не очень-то полагаясь на несовершенные тогда приборы.

В нашей ситуации такие умения имели огромное значение, поскольку почти никакого снаряжения у нас не было. Я имею в виду специальное снаряжение, а не те игрушки, вроде плазменных резаков, какие есть у спасателей на всех континентах.

«Думаешь, их можно спасти?» — жестами спросил я у Долговязого.

Он только описал резкий полукруг поднятым вверх большим пальцем, что на Языке Охотников означало «отвали и не мешай». Достав инъектор, он по очереди вколол утопленникам грибковую культуру.

«Мозг еще не успел погибнуть от кислородного голодания, — объяснил Долговязый. — Если грибок успеет развиться в остывающей крови, он выделит не только необходимый кислород, но и стимуляторы сердечной активности».

Прошло секунд тридцать напряженного ожидания. Я уже понял, что из затеи ничего не выйдет, когда женщина рванулась, по ее телу пробежала судорога, и она резко распахнула глаза. Из ее горла вырвался крик, а вместе с ним и весь воздух. Долговязый ринулся вперед, и зажал ей рот и нос ладонью, чтобы помешать сделать рефлекторный вдох, но она продолжала яростно отбиваться. Оно и понятно — она ведь совершенно не понимала, что происходит с ней и вокруг нее.

«Уходим! — показал он свободной рукой. — Второго не спасти, он умер».

Я распахнул дверь, позволяя Долговязому вытащить Анну на вторую палубу, затем обогнал их и со всей мыслимой скоростью рванул по коридору вперед, освещая путь и устраняя препятствия. К тому же без меня Долговязый попросту не отыскал бы дорогу назад.

Серьезные проблемы начались, когда мы преодолели примерно половину пути до пробоины. Сначала я потерял Долговязого из вида, а когда вернулся, оказалось, что с ним случился обморок от чрезмерных усилий. Грибок выделяет достаточно кислорода для нормальных и средних нагрузок, но когда пульс учащается, а мышцы усиленно сокращаются, он уже не в состоянии удовлетворить возросшие потребности организма. Я уже испытал эту коварную особенность на собственной шкуре, но до обморока тогда не дошло — ограничилось красными кругами перед глазами. Долговязый же, похоже, перенапрягся, борясь с обезумевшей женщиной.

Освободившись из его хватки, Анна заметалась в темном проходе, совершенное не представляя, где искать спасения. Я хотел уже броситься к ней, чтобы утихомирить, но потом понял бесполезность этой затеи. Еще неизвестно, кто из нас первым выключится от кислородного голодания, если завяжется серьезная потасовка. Анна хоть и была женщиной, но имела крепкую комплекцию.

Подумав, я решил не трогать ее. Если Анна и дальше продолжит метаться, то вскоре большая часть кислорода в ее крови израсходуется, и ее постигнет участь Долговязого. Плохо было другое — я не знал, способен ли человек после такого обморока самостоятельно прийти в себя, или мне придется вытаскивать Долговязого на плече. В этом случае Анну придется неминуемо бросить, но у меня, если честно, не было особенных мук совести по этому поводу. Двоих бы я вытащить не смог, а Долговязый был мне дороже. Хотя бы потому, что он отставной охотник.