И тут мы все трое переглянулись, потому что одна и та же мысль всем нам пришла в голову. Только Молчунья доедала бифштекс, не подозревая о наших планах.

— Барракуда… — шепнул я. — Так ведь если Жаб уцелел, то где ему быть, как ни здесь? Во всем регионе нет места лучше, чтобы спрятаться. К тому же с такими деньгами, как у него.

— Котелок у тебя варит, — одобрительно кивнул отставник. — Ну что, с Молчуньей поделимся соображениями?

— От этого никуда не деться, — пожал я плечами.

— Я тоже «за», — согласилась Леся. — Только не нажимай на нее. Жив ваш командир или нет, пока неизвестно, так что нечего зря Молчунью расстраивать.

Она была права. Известие о трех биотехах, потопивших мою жену, здорово Молчунью обрадовало. И как ни странно, я ее понимал — ведь это могло означать, что жив тот, кого она любила и не желала признать погибшим. Все же если и есть во Вселенной нечто по-настоящему бесконечное, так это человеческий эгоизм. Не глупость, как говорили древние, а именно эгоизм. Глупость является только производной от эгоизма, точнее, производной от той слепоты, которую эгоизм вызывает. Вот с ним-то уж точно — сами боги бороться бессильны. И я не мог, не имел права обижаться на глухонемую. Поскольку, если бы весть о том, что Леська жива, пришла бы ко мне вместе с вестью о гибели Жаба, я бы обрадовался несказанно.

— Я рассказал ей только о соображениях по поводу Жаба, — сообщил Долговязый, закончив жестикулировать. — Насчет возможности создания биотехов ей пока знать необязательно.

— И как ты ей подал необходимость поисков Жаба? — спросила Леська.

— Дал понять, что его надо остановить, а то он, неровен час, уронит термоядерную ракету людям на голову. Ну, типа у нее лучше получится его уговорить.

— Не удивлюсь, если это окажется правдой, — вздохнул я.

— Твоими бы устами… — кивнул отставник.

«Если Жаб жив, то он попытается завладеть шельфовой базой, — подумав, шевельнула Молчунья пальцами. — Там аппараты и все необходимое для погружения на четыре километра».

«Думаешь, он попытается снова?» — решил уточнить Долговязый.

«Если нет, то зачем тогда все? Зачем он инициировал запуск ракеты, если не собирался войти с Поганкой в контакт?»

Я в этом тоже не сомневался. Нам с Чистюлей довелось на собственной шкуре ощутить то маниакальное стремление, с каким Жаб искал встречи с Поганкой. Не знаю, что могло бы его остановить… Хотя сама Поганка сумела. Но это было в тот раз, а что будет в следующий, если наш взводный выжил? Он не из тех, кто, раз наступив на грабли, сделает это снова. Он и на чужих ошибках умел учиться, чего уж тогда говорить о собственных. Если его теперь не остановит Поганка, то получится ли у нас? Конечно, нас четверо, и Долговязый старше и опытнее Жаба. Но хватит ли этого? Если честно, у меня по этому поводу были большие сомнения. Но и когда в нас стреляли арабы на водородной станции в Африке, и когда мы перли на пиратский пулемет, закрепленный на мачте, у меня тоже были большие сомнения в том, что в такой мясорубке возможно уцелеть. Но то была охота. Правда, не наша — то была охота Жаба на Поганку, хотя мы это поняли до конца только на базе «DIP-24-200». А теперь? Могу ли я начать охоту на Жаба?

Проблема была в том, что больше некому. Даже мы четверо сомневались, что взводному удалось уцелеть. Заявись мы с подобной идеей в штаб охотников, например, нас бы подняли на смех. И не только потому, что охотник по прозвищу Жаб числился мертвым. В этом еще могли бы усомниться. Но вряд ли кто-то поверит в историю о человеке, способном по собственной воле инициировать запуск ракеты с термоядерной боеголовкой и потопить корабль, натравив на него биотехов. Конечно, океан по-прежнему бороздят пираты, и родители на Суматре продают собственных детей для любовных утех туристам. Но то совсем другое зло, если так можно сказать — местечковое. Но влупить из-за каких-то личных идей промеж глаз всему человечеству — это уже чересчур. Это надо быть каким-то особым, прямо гениальным злодеем. Хотя Жаб именно таким и был. Укротитель чудовищ, барракуда его дери.

Как-то очень легко мне передалась уверенность Молчуньи в чудесном спасении Жаба. И дело было даже не в том, что она сама в это верила.

— При мне ведь Поганка не первый раз зацепила Жаба, — поделился я мыслью вслух. — Она ведь уже стреляла в него.

— Да, было дело, — кивнул Долговязый. — Голову зацепила ему ультразвуком. Думаешь, отчего у него морда такая пупырчатая? Но там дистанция была много больше, даже жабры аппарата не пострадали.

— Что случилось один раз, могло произойти и в другой, — на этот раз уже я, самый неверующий, начал убеждать друзей. — Дистанция меньше, но и Жаб подготовился лучше. Скорее всего ты прав, и он не ограничился только баллонами с газовой смесью на случай повреждения жабер. Он мог надеть вибропластовую кольчугу, а мог и еще посерьезнее что-то придумать.

Я замолчал и перевел разговор для Молчуньи на язык жестов. Сердце билось в груди, едва не выскакивало. В эту ночь я окончательно понял, что как был, так и остался охотником. Ведь охотник — это даже не служба. Это некий рефлекс — драться в океане за все человечество. И если на этот раз угроза исходит от человека, а не от твари, то я начну охоту на человека. Да, где-то пираты нападают на корабли, где-то продают детей за бесценок. Но с этим мы как-нибудь разберемся со временем, как со многими проблемами разобрались после войны. Главное, чтобы не было людей, способных ради своих идеалов шарахнуть по Европе разделяющимися боеголовками.

— Кто бы это ни устроил, надо его найти, — жестко сказал я, сразу переводя для Молчуньи. — Это тоже охота. Жаб это или нет — не имеет значения. Никакие идеи не могут оправдать вывод ракеты на орбиту.

Долговязый как-то странно на меня глянул, но ничего не сказал. Не знаю, что он там подумал, но в данный момент это не очень меня волновало. Я уже принял решение, и никто, кроме Леськи, не смог бы меня свернуть с этого пути. Но она была на моей стороне, я это чувствовал. И не только потому, что наш неизвестный враг потопил ее вместе с транспортником. Даже не только потому, что он убил Раджа. Нет, Леська была из тех, кого больше волнует судьба всего человечества, чем своя собственная. Хотя женщинам это вообще свойственно. Инстинкт, что ли?