— Медленно набрал воздух, — спокойно, плавно и нараспев говорит Ирина, — и задержал дыхание.

Парень быстро согласно кивает головой, надувает щеки и выпучивает глаза. Потом что-то хочет сделать руками, но обнаруживает непонятную проблему: руки ему неподвластны. С шумом выдыхает и открывает рот, намереваясь что-то сказать. Ирина мягким движением вставляет в это отверстие кусок ветоши, найденной тут же на полу. Фу!

— Теперь слушай и кивай, если понял, — мой личный педиатр протягивает к Румыну руку и нажимает на какую-то точку справа под челюстью, — Людям бывает больно…

Парень выпучивает глаза, мычит и стучит ногами о пол.

— … И не больно, — мучительница снова дергает его за мочку уха с другой стороны, — Если понял, кивни.

Мелко кивает раз пять.

— Я задаю вопросы. Ты отвечаешь, тебе не больно, — медленно вытягивает кляп у него изо рта, — Ты не отвечаешь, тебе больно. Понял?

— По… Понял, — выдыхает.

— Когда…у тебя…встреча…с координатором? — по короткой паузе после каждого слова.

Зрачки у Румына расширяются от ужаса. Он не понял.

— Ско?…Рди?…

Ирина досадливо морщится.

— С инспекторшей. С толстой ментовкой.

Видно, как у Румына по виску бежит струйка пота, оставляя чистую дорожку на пыльной коже.

— Каждый… Вечер…, — у него тоже: по одному слову на каждый выдох, его бьет крупная дрожь, — Пол… седьмого… Пироговка…

Это же сквер, где он встречался с женщиной-оборотнем!

— Следующий вопрос. Где… малина… Чистого?

— Не… Я не знаю. Не знаю! — он очень хочет, чтобы ему поверили. Он очень не хочет, когда больно, — Он в спортзале. Сторожем. Уборщиком. Не знаю!

В соседней комнате падает какой-то предмет. Ирина резко оборачивается, зажав Румыну рот.

Тишина.

Не спуская глаз с дверного проема, девушка не торопясь поднимает с пола знакомую Румыну ветошь, водит ею у того перед носом. Даже не сомневаясь, что ее поняли правильно и рот уже раскрыт, мягко вставляет кляп. Если бы мне не было так жутко, я бы залюбовался ее скупыми, изящными и рациональными движениями.

Опять что-то падает.

Ирина бесшумно скользит на звук, наискосок к дверному проему, стараясь не оставаться на прямой линии. На ходу, не сводя глаз с дальней комнаты, мягко поднимает с пола кусок трубы. Не глядя! Как-будто всю жизнь знала, что он там лежит.

Коротко оборачивается и кивает мне на Румына, мол, присмотри. Киваю в ответ.

Прижимается к простенку перед проемом. Коротко качнувшись, быстро заглядывает в комнату и отшатывается назад. Мне отсюда видно, что дальний угол помещения почти до потолка завален какой-то рухлядью. Оттуда доносится шорох осыпающейся штукатурки. Ирина медленно минует дверной проем так, чтобы я не терял ее из виду, продвигается вперед.

И…

Оглушительный грохот! Тишина будто взрывается скрежещущей какофонией! Со стороны дальней комнаты бьет по глазам дневной свет и все моментально пропадает в клубах пыли.

«Крыша!» — мелькает в сознании.

То, чем постоянно пугали нас встревоженные родители.

Справа елозит на боку, мычит и пытается встать Румын. Я его почти не вижу. Да никуда он не денется! Медленно в пыли двигаюсь в направлении упавшего перекрытия.

Краем глаза замечаю, как слева в оконном проеме мелькает что-то темное. Ускоряюсь и вдруг натыкаюсь всем телом на какую-то жесткую преграду. Шея попадает в чудовищные тиски, и тут же я ощущаю страшный удар спиной о стену.

Стекаю вниз, последним усилием воли удерживая сознание. От кошмара и боли, от пыли и выступивших слез пытаюсь зажмуриться. Но вдруг сквозь тень ресниц чувствую, как пыльная взвесь перед глазами темнеет и постепенно материализуется в страшное коричневое лицо с глубокими морщинами и пронзительно-пристальными глазами.

Чистый!

Не задумываясь ни на миг, закатываю глаза, мелко подрагиваю челюстью, изображая агонию умирающего человека. Одновременно с силой прокусываю губу, и понимаю, что кровь просто не успеет показаться.

Темнота смещается вправо. Я, как завороженный, не могу оторвать от нее прищуренных глаз, и даже слегка поворачиваю голову. Чистый левой рукой за грудки усаживает Румына на пол, в правом кулаке у него что-то щелкает.

И тут я с нарастающим ужасом понимания происходящего вижу, как старый урка, максимально приблизив свое лицо к лицу парня и впившись глазами в его глаза, медленно, миллиметр за миллиметром вводит тусклую полоску стали ему под ребро слева. Румын бешено мычит, выпучив глаза, яростно сучит ногами и…затихает.

Чистильщик содрогается (это что, от удовольствия?!) и змеиным движением поворачивается ко мне. У меня по мере сил неестественно вывернута голова, глаза закатаны до белков, рот открыт, из него сочится слюна с кровью. Я из последних сил сдерживаю дыхание.

Страшные секунды кажутся вечностью. Из пыльного марева слышится сначала стон, потом шум и невнятные ругательства Ирины. Яркими брызгами в голове вспыхивает радость. Убийца резко оборачивается, потом вдруг быстро взваливает на плечо труп Румына и исчезает в сумеречном мареве. Под окнами шуршит битый щебень.