Шрифт:
Рифма показалась удачной, и я принялся подбирать под нее аккорды.
— Стой, — на лоб легли тонкие, но сильные руки. Взгляд уперся в голый, не по форме одетый живот. Передо мной, нахмурившись, стояла Алиса.
— Ах, Алиса и дня не может прожить без ириса, — пропел я, понимающе кивая. Гитарные струны обжигали. В воздухе столбами плясала пыль.
— Саш, — а у нее карие глаза, оказывается. Даже не карие, а золотые. «Были они смуглые и золотоглазые». Да она же марсианка! Дело ясное, господа, никакая она не Алиса — ее настоящее имя — Аэлита. Она прибыла к нам на ракете.
— Саша!
Ракетное лето.
— Саша! — ее прекрасные золотые глаза как-то одним махом оказались рядом с моими. В них было многое — тоска, забота и ярость, и обида, и улыбка, а еще тревога, и что-то еще, что-то…
— Ты распадаешься, Саш, — она говорила тихо и четко. — Рассыпаешься в пыль. Нельзя этого допустить. Соберись.
— Ты, Алиска, танцуй со мной, как танцевала до сих пор, — посоветовал ей я. — И я никогда не устану. Мы только сотрем наши башмаки до дыр и добредем до солнца и луны.
— Держись, — серьезно сказала Алиса. — Помощь идет.
Она быстро поцеловала меня и вышла из клуба. Я сидел молча, бесцельно перебирал струны и не знал, что мне думать о последнем проведенном здесь получасе. Кажется, события срывались в бесконтрольный галоп.
***
Врача все же вызвали, по всей видимости, поведение мое вызывало у окружающих вопросы и опасения. Пришла, конечно, Виола — часто мы с ней стали видеться, часто. Запихнула в меня, мало чего соображающего, пару таблеток, дала запить, посидела рядом. Девчонки деликатно покинули клуб, но наверняка за дверью судачили, что со мной, таким красивым и малоадекватным, теперь делать.
— А чего это со мной делается? — поинтересовался я, когда немного пришел в себя.
— Тебе научно или чтобы понятно было? — прищурилась Виола.
— Чтобы страшно звучало, — нашелся я.
— Под воздействием мегадоз кортексифана в белом веществе твоего головного мозга идет распад миелиновой оболочки аксонов, — бодро отрапортовала «медсестра». Действительно, прозвучало как-то неуютно. — Это по форме. По сути — у тебя развивается рассеянный склероз, но это не критично, люди с таким живут многие годы.
— Живут?
— Ну, болезнь Марбурга тебе вряд ли грозит, — непонятно пообещала Виола. — Приступ я купировала, посидишь еще минут пятнадцать, и вернешься в норму окончательно. Головокружение проходит?
Я покрутил головой. Мысли и правда заканчивали свои завихрения и дисциплинированными, обученными солдатами выстраивались в четкие структуры. Четкие и логичные. Ага, ага… Идеалисты они, значит. Но работают за деньги. Но хотят всеобщего счастья. Но чтобы зарплаты платили. Ой, как интересно выходит. А самое главное — что? Самое главное…
Всеобщее счастье — это не бизнес-модель.
— А скажите вот что, — вкрадчиво начинаю я. — Вот это все окружающее — оно все-таки для чего? Вот не то, что вы мне рассказывали раньше, а на самом деле? Ну, реально на самом деле?
Первое правило серьезного разговора — изо всех сил гнать пургу, вы помните. Я был не уверен в своей догадке и бил, по большому счету, в молоко. Но Виола глубоко вздыхает и изображает вежливую улыбку.
— Догадался, значит, все-таки? — интересуется она. Я виновато киваю, дескать, «и сам не рад, что такой умный». Сердце бьется как ненормальное. — Ну ладно. На самом деле, да, мы рассказали тебе правду и ничего кроме правды. Почти всю правду, если быть точным.
— Почти вся правда, — бормочу. — Вы были почти честны со мной, да-да-да…
— Мы действительно заинтересованы в том, чтобы все люди на земле были счастливы, — сухо говорит Виола. — Заинтересованы потому, что именно такая задача была поставлена нашим заказчиком.
— Ух ты, — восхищаюсь я. — А заказчик у вас…
— Серьезный, — говорит Виола. — И уплаченная за выполнение этого проекта сумма — тоже. Так что я тебе не соврала, мы действительно занимаемся счастьем человеческим. Как и вся остальная наука, впрочем.
Наступает пауза. Я напряженно думаю, Виола с легкой усмешкой смотрит в окно.
— А зачем? — наконец задаю я главный вопрос. — Зачем вашему заказчику полная планета счастливых людей?