Его слова произвели на Патрика странное впечатление. Он явно оторопел, казался пришибленным и притих.

– Ты ... предложил им приданое?

– Это было не обещание, - словно убеждая себя, проговорил Райан.
– Просто после похорон Мартина был разговор с Кэтрин и Летицией. Я хотел, что у всех кузин было хотя бы по две-три тысячи фунтов. Я подсчитал, что за три-четыре года смогу им это обеспечить.

Патрик молчал. Лицо его покраснело, губы были плотно сжаты.

– Если ты не лжёшь...
– растерянно пробормотал он.

– А я вообще-то лгу нечасто, если ты заметил, - спокойно ответил Райан.

Патрик ничего не ответил, резко развернулся и бросился вниз по лестнице. Райан проводил его взглядом, исполненным какой-то странной безмятежной иронии и чуть - презрения.

Донован быстро завернул в комнату с мольбертом, потом спустился вниз, надеясь найти на первом этаже Патрика. Он подумал, что сможет оправдать эти хождения по дому тем, что искал младшего Бреннана, чтобы попросить начать сеанс пораньше. Внизу Патрика не было, но лакей на вопрос Донована ответил, что молодой господин в парке с мисс Кэтрин Ревелл.

И точно, Патрик стоял в аллее рядом с Кетти и что-то спрашивал у неё. Девушка была бледна, молча слушала, иногда пожимала плечами и тихо отвечала. На ней было светло-жёлтое платье, и это немного удивило Донована. Впрочем, он подумал, что траур распространяется только на членов семьи Бреннан, однако платье показалось ему всё же не очень скромным. Подойдя ближе, Донован услышал:

– ... что хотел бы обеспечить нас. Он не называл сумму.

– Всем троим?
– уточнил Патрик.

Кетти кивнула, после чего Патрик Бреннан несколько невежливо отошёл от девицы и плюхнулся на скамью, вытащил портсигар и закурил. Девицу, впрочем, подобное поведение ничуть не обескуражило, она удалилась в глубину аллеи, раскрыв над собой небольшой кружевной зонтик.

Несколько минут Донован наблюдал за Патриком, но не хотел его беспокоить. Он понял, что Патрик претендовал на долю содержания умерших братьев, которую Райан уже пообещал сёстрам Ревелл, и, убедившись в правдивости слов брата, пребывал в нерешительности. Он явно был влюблён в Шарлотт и теперь попал в двусмысленное положение: его требование передать ему средства, выделяемые на содержание братьев, могло заставить Райана отказать сёстрам, а это, конечно же, уронило бы его самого в глазах мисс Шарлотт Ревелл.

Донован решил предоставить Патрика этим размышлениям и вернулся в комнату с мольбертом, которую уже про себя окрестил "мастерской", попросив одного из лакеев напомнить мистеру Патрику, что его ждут в одиннадцать для позирования.

Чарльз не удивился, когда тот появился с опозданием, был хмур и рассеян, явно страдал с похмелья, однако был очень чисто выбрит.

– Если дня три не бреюсь, костюм сидит как ворованный. Заметил утром...
– рассеянно обронил он.

Первые четверть часа Донован потратил на поиск позы модели, при этом не мог понять себя: искал ли он ракурс, наиболее выигрышный для Патрика, или, напротив, стремился найти то положение, при котором уродство этого лица проступило бы отчётливей. Как ни странно, оно тоже завораживало Донована.

Чарльз сделал несколько набросков с разных точек и ужаснулся: лицо Патрика выходило карикатурой. Он напрягся, вгляделся внимательней. Ему нужно было понять этого человека и попытаться полюбить - иначе на полотне проступит личность, искажённая восприятием, точнее, неприятием художника. Донован хотел разговорить Патрика, но, как назло, не находил тем для разговора. Наконец спросил:

– Вы охотник? Вас рисовать во фраке или охотничьей куртке?
– Донован был почти уверен, что Патрик Бреннан любит охоту.

Тот резко ответил, словно оборвал.

– В сюртуке. Я не Райан, это тот может целый день по болотам с собакой прошляться.

– И ничего не подстрелить?
– Доновану было важно не дать разговору иссякнуть. Он рассмотрел, что губы Патрика хорошо очерчены и в улыбке, когда он не напряжён и не злится, выглядят недурно.

– Ну, почему же? Стрелять он мастак. Он вообще во многом мастак.
– Голос Патрика звучал сейчас как-то бесцветно, даже уныло. Он несколько минут сидел молча, потом вдруг проронил, - когда ему было четырнадцать, а мне двенадцать, отец повёл нас всех с Билли, Марти и Бесс на обозрение на Сен-Джеймс-стрит. Там к отцу привязалась старая цыганка с косящим глазом. Он дал ей пару шиллингов, а она подбросила их на ладони, звякнула монетами, усмехнулась и сказала, что сынок-то у него - колдун. Мы все рассмеялись, только Бесс даже не улыбнулась. А старуха встретилась с ней глазами и пробормотала: "Да и дочка ведьма" Тогда было смешно. А теперь я понял. Старая мегера просто своих высмотрела.
– Патрик зримо страдал со вчерашнего похмелья и то и дело тёр пальцами виски. Потом он решительно извлёк из кармана плоскую фляжку с коньяком и, не обращая внимания на художника, основательно приложился к ней.

Донован улыбнулся.

– Но ведь вас было четверо братьев. Кого она назвала колдуном?

– Райана, она на него смотрела.

Чарльз снова улыбнулся.

– Но ведь вы сказали, что у старухи косили глаза.- Донован охотней назвал бы колдуном самого Патрика и, заканчивая последний набросок, изумлённо сморгнул: на него, и вправду, смотрело лицо чародея, нелюдимого, сумрачного, озлобленного. Чарльз вздохнул: портрет младшего Бреннана давался ему тяжело.

– Так пока это всё это не стряслось, я и не думал...
– кивнул Патрик.