— Я вижу на столе окорок, — не унимался Олаф. — Разные сорта колбас.

— Пражский окорок, — уточнила Хермина.

— Сыр, — продолжал Олаф. — Несколько сортов джема.

— Если бы я собственноручно не обрезал ему волосы, — сказал Фриц Цандер, — он до сих пор носил бы косички.

— Я слышу запах кофе, — сказал Олаф. — Натурального кофе. И чая. А Европа голодает.

— Мне пришлось отправить твоему штаммфюреру ящик вина, чтобы только он принял тебя в гитлерюгенд! — крикнул Фриц Цандер.

— Немецкие предприниматели тоже повинны в катастрофе.

— Этой оборванке, которую ты потом вышвырнула за дверь, моя дорогая женушка, — заорал Фриц Цандер, — этой дряни, как ее там звали, я сунул тогда пять марок, чтоб она разок взяла его в постель.

— Немецкие предприниматели несут на себе тяжкую вину, — не унимался Олаф.

— Уж больно он скор, говорила она потом, коровища эта, но зато какая роскошная, — орал Фриц Цандер.

Хермина давно уже тихо всхлипывала.

— Нам нужно все начать сначала! — воскликнул сын.

— Если бы я позволил, он бы до сих пор спал в постельке у своей мамочки, — ревел отец.

— Это уж слишком! — вскричала Хермина. — Тридцать лет с этим человеком. Никому этого не понять!

— Начать заново с самых основ! — выкрикнул сын.

— Иди-ка сюда, Клерхен, — вступил наконец патер Окс. — Поддержи его.

Окс и Клерхен подхватили Фрица Цандера под руки.

— А теперь мы что-нибудь на себя наденем, — предложил патер Окс.

— Нам необходимо все переосмыслить! — кричал Олаф.

— Засранец! — гаркнул отец уже из коридора.

— Так дальше не пойдет! — все еще кричал Олаф.

— Язва желудочная! — донеслось с лестницы. — Подвальный экономист!

— Садись, мой мальчик, — сказала Хермина. — Вы уж извините, граф. Сейчас я сделаю тебе бутерброд. А вот твое яйцо. Оно варилось ровно четыре минуты. И совсем свежее.

Граф сидел в своем грубошерстном пальто, весь съежившись. Словно за эти несколько минут он внезапно высох.

Через четверть часа в комнате снова появились Окс и Фриц Цандер, последний наконец-то в пристойном виде. Папаша с удовлетворением отметил, что его наследник исчез. Он что-то злобно пробурчал.

— А сейчас мы кончим наш завтрак, — сказал патер Окс. — О приди, всевышний, о снизойди к нам, Иисус, стань гостем, освяти собою все, тобой ниспосланное. Аминь.

Глубоко вздохнув, Фриц Цандер перекрестился.

Когда наконец они закурили сигары, граф по-прежнему как зачарованный следил за каждым их движением. Патер Окс сказал:

— Фриц, а теперь давай поговорим серьезно. Твой сын не так уж не прав. Нет-нет, попридержи язык. В том, что он говорит, что-то есть. И не так уж мало, если правильно понять. Давай-ка обмозгуем все вместе. Так на каком же этапе мы сейчас находимся?

— На конечном, — сказал Фриц Цандер.

— Ну почему же, — возразил Окс. — Ведь все еще отнюдь не устоялось. Прежде всего нужно сохранять спокойствие.

— А те, на улице? — Фриц Цандер кивнул со страдальческой миной в сторону окна.

— Они пока пусть работают, — ответил Окс.

— Не хочешь ли ты сказать?..

Патер Окс утвердительно кивнул.

— И ты даже оплатишь им этот день.

А тем временем Валентин Шнайдер, Эрвин Моль и старый Бэк освободили коньковый брус машинного зала и сумели на канате стащить его со стропил вниз. Они работали топорами, пилами, ломом и кувалдой. На завтрак они ели картофельный суп с ломтем сухого кукурузного хлеба. И больше ничего. Рубашки на спинах до пояса взмокли. Время от времени они садились и ждали, пока перестанут дрожать колени.

Когда брус был спущен, они смогли разобрать и стропила. Под ними были разрушенные стены. А еще ниже — станки. Их нужно было хотя бы укрыть от дождя, станки — это же работа и хлеб по меньшей мере для сотни человек. Они должны были добраться до станков.

Через три месяца обрушившаяся боковая стена была сложена заново, заново смонтирована и крыша, и теперь они крыли ее тесом. За это время их стало больше. Внутри цеха был почти полный порядок. Станки очищены. Шел октябрь.

Теперь, весной, станки уже были отремонтированы и в любую минуту могли быть пущены в ход. На фабрику дали ток, и рабочие как раз собирались провести пробную топку в сушильных камерах. Они хотели мастерить рамы, двери и самую простую мебель. На складе еще были доски. Но Эрвин Моль, которого они избрали председателем производственного совета, внес на заседании главного комитета предложение, чтобы община продавала им древесину из принадлежащего ей леса, регулярно, партию за партией, и в таком количестве, чтобы обеспечить производство на весь следующий год.

В углу, где они завтракали и где поставили себе несколько на скорую руку сколоченных столов и лавок, висела на одной из балок поблекшая и пожелтевшая уже, отпечатанная на разболтанной пишущей машинке, так что читалась с трудом, копия следующего документа:

Решение конференции советов представителей рабочих и служащих Рурской области, состоявшейся в Бохуме 14 ноября 1945 года:

Рабочие горнодобывающей промышленности глубоко обеспокоены тем фактом, что на их шахтах в техническом и административном аппарате, среди руководителей предприятий, а также в муниципальном аппарате до сих пор работают бывшие нацисты. Целый ряд фактов неопровержимо доказывает наличие фашистского саботажа.